– Зато теперь ты, Васильевна, знаешь, что такое полевая баня! – подхватил Белявский. – Давай свою кружку. После такой баньки грех не принять!

– Только мне чуть-чуть.

– А много и не нальем – последняя. Тебя ждали. Тебе и тост.

– А что я могу сказать? С легким паром!

Все дружно и громко повторили ее тост, а потом его подхватило эхо и понесло куда-то в распадок.

– Сходи за гитарой, – попросил Валерка.

Верка выполнила его просьбу.

– Коли уж такой разговор о стрелках зашел, – продолжил Валерка, пробуя струны, – давайте спою вам наш, так сказать, неофициальный стрелковый гимн. Мы с ребятами на сборах его каждый вечер поем. Слова и музыка Владимира Высоцкого. – И запел, немного с хрипотцой, под автора:

Дальше баллада рассказывала о том, как стрелок вместо королевской дочки стал требовать в награду «портвейна бадью», а поскольку чудо-юдо уже доедало последних женщин возле стен королевского дворца, правителю ничего не осталось, как согласиться с условием опального стрелка. На этих условиях и был побежден «зверюга ужасный», а отвергнутая королевская дочка осталась с папашей.

Стих последний аккорд, мужчины одобрительно заулыбались, а Верка произнесла иронично:

– Что-то у тебя все любимые герои от женщин бегут. И тот кудесник, и этот стрелок. Наверное, и сам исполнитель женоненавистник. Я еще в прошлый раз заподозрила. – И пошутила, может быть, не совсем удачно: – Вот и медведицу убил!

При этих словах Тамерлан молча поднялся, запыхтел и ушел куда-то в темноту.

– Да я же исключительно в целях самозащиты и от медведицы, и от женщин, – попытался отшутиться Валерка.

– А что, боишься нас? – глянула ему с вызовом прямо в глаза Верка, которую в последнее время как-то стало раздражать мужское безразличие к ней всех окружающих, особенно Валерки. Уж у него-то были шансы пробудить в ее душе если не чувство, то хотя бы расположение. Но ведь и пальцем не пошевельнул. Тоже мне, герой-стрелок… – Боишься?!

– Нет, – ответил Валерка, согнав с лица улыбку. – Просто помню… – И вернул Верке гитару.

Было слышно, как где-то далеко зазвенел одинокий комар. А потом раздался голос Белявского, разрядившего ситуацию:

– Итак, господа и дамы, время уже позднее, пора по палаткам. Всем спокойной ночи. Собратьев-геологов завтра с утреца прошу пожаловать в маршруты, ну а горнякам, надеюсь, вертушка тоже работу доставит: погодка-то разгулялась.

Забравшись в спальники, они не слышали, как вернувшийся из тьмы Тамерлан неслышно прошел на край лагеря, потихоньку отцепил растянутую между деревьями медвежью шкуру и куда-то унес.

Утром только и разговоров было что про исчезнувшую шкуру. Висела-то она хоть и за палатками, но на виду, и снять ее даже в сумерках, пока люди сидели у костра, никто бы незаметно не смог. Да и когда по палаткам разбредались, она вроде еще была. По крайней мере, Валерке показалось, что он ее видел. Значит, исчезла ночью.

Афанасий попытался что-то определить по следам, но таинственный посетитель действовал с умом – подошел к шкуре по камням и по камням же ушел к речке, сразу же забредя с берега в воду. Если какие-то отпечатки после него и были, то утренняя роса окончательно их растворила. Все, что осталось – это только небольшие углубления на крупном галечнике да несколько сдвинутых со своих належанных мест булыжин. «Тяжелый, однако», – заключил Афанасий. А куда потом этот «тяжелый» двинулся по речке – одному Богу известно: то ли вверх по течению вдоль берега пошел, то ли вниз, а то ли перебрел-переплыл на другую сторону.