Узнав обо всем этом, мне захотелось ударить Пифагора в челюсть – и я пообещал, что человек, втравивший меня во все это, ответит за все… Не верю, что он не знал…

Естественно, дело замяли, а шахту закрыли. И, понятное дело, Лейк не мог смириться с таким положением вещей. Потому, когда Дебора рассказала ему свою печальную историю, Лейк, буквально взорвался от гнева, что не помешало ему придумать тонкую схему несчастного случая для устрашения Элизабет. Да и раньше на шахте случались обвалы и гибель рабочих из-за недостаточно хорошего технического оснащения, хотя, казалось бы, миллионеру Майнеру ничего не стоило устроить все по высшему классу.

Дебора сказала, что она уже нашла себе работу и скопила немного денег, а потому готова заплатить Палмеру за этот акт устрашения, но Палмер от денег отказался.

Когда Палмер узнал, что Элизабет погибла, он струхнул, уволился с аэродрома и попытался залечь в Фармайн-виллидж. А затем док Ларе поделился с ним сомнениями насчет того, что его заключение оспорили. Тогда Лейк совсем запутался и решил вообще выбросить эту историю из своей жизни и головы. Дебору он больше не видел. Но когда он узнал, что док погиб, а тут еще появился я со своими расспросами – Палмер решил бежать из города, но сперва попытался навести справки об этой Деборе. Конечно же, Оливия изменила внешность: она натянула на себя каштановый парик, накрасилась, как торговка рыбой, и прикрыла лицо темными очками – в общем, поступила как персонаж бульварного романа. Тем не менее на Палмере это сработало – как он ни расспрашивал персонал местных отелей, никто такую женщину не видел. Оно и понятно – та сняла виллу!

И вот починка трактора Перкенсонов должна была стать последним его ремонтом техники перед исчезновением.

Палмер, буквально выпучив глаза, раз десять сказал, что к аварии коронера Армана Ларе он не имеет ни малейшего отношения. В целом я ему верил, но не вписывалась сюда, с моей точки зрения, ни прокатная машина Лейка, ни его визиты к доку на «Берту», ни заинтересованность в скрытности дела.

– Дока я знаю почти с детства, – твердо сказал Лейк, – и уж если я признался в случае с мотором, так и признался бы в этом… Ты же дал слово не сдавать меня копам…

– Все в силе, Лейк. – Меня глодали сомнения, но отчего-то я хотел ему верить.

Ясное дело, врать люди умеют виртуозно, и это связано с тем, что они сами начинают верить в собственную ложь. Когда нечем оправдаться, многие умеют придумать себе свой личный мир, в котором они всегда правы и не делали ничего дурного.

Пожалуй, искусство самообмана самое величайшее искусство в мире, как это ни печально.

Но ровно столько же аргументов за было и в рассказе Озерного.

Я колебался, но старался не показать вида.

– Ладно, Лейк, – я кивнул, – не мне тебя судить, да и человек ты честный, хотя и запутался. Жить с этим всем тебе – не мне. У меня своих скелетов в шкафах хватает. Сам реши: прав ты или нет…

– Я понял, Заг, – он стиснул зубы, – я не прав. Но ты сказал, что готов успокоить мою совесть, кажется, так?

– Верно, – согласился я.

– И какую же кость ты мне бросишь в зубы? – Он снова ухмыльнулся, но уже как-то обреченно.

– Ты же наверняка не интересуешься светскими хрониками? – спросил я. – Верно?

– Газеты-то я читаю… – Лейк сделал серьезное лицо.

– Лейк, ты не собака, чтоб я бросал тебе кость, – я поморщился, – просто хотел сказать, что Элизабет Майнер на самом деле жива, но док Ларе в своем заключении не ошибся…

– Хиус меня разорви… – пробормотал Лейк, – это как же так???