Потуши свечу, занавесь окно.По постелям все разбрелись давно.Только мы не спим, самовар погас,За стеной часы бьют четвертый раз!До полуночи мы украдкоюУвлекалися речью сладкою:Мы замыслили много чистых дел…До утра б сидеть, да всему предел!..Ты задумался, я сижу – молчу…Занавесь окно, потуши свечу!..Сентябрь 1881«В кругу бездушном тьмы и зла»
В кругу бездушном тьмы и зла,Где все – ханжи и лицемеры,Где нет ни искры теплой веры,Ты родилася и взросла.Но ложь коснуться не посмелаТвоей духовной чистоты,Иного ищешь ты удела,К иным мечтам стремишься ты.Напрасно! Нет тебе исхода,Родным ты кажешься чужой,И только чахнешь год от годаЗа бесполезною борьбой.Так незабудка голубаяНа топком береге болот,Свой скромный запах разливая,Никем не зримая цветет.1881«Это было когда – то давно!..»
Это было когда – то давно!Так же ты мне шептала: «Молчи».И роняло косые лучиЗаходящее солнце в окно.Или сон позабытый пришелТак внезапно на память мою?Или миг, что сейчас я обрел,Тайно в сердце давно уж таю?Заходящее солнце в окноЗолотые роняет лучи.Ты чуть слышно шепнула: «Молчи».Это было когда – то давно!5 марта 1882После грозы
Остывает запад розовый,Ночь увлажнена дождем.Пахнет почкою березовой,Мокрым щебнем и песком.Пронеслась гроза над рощею,Поднялся туман с равнин.И дрожит листвою тощеюМрак испуганных вершин.Спит и бредит полночь вешняя,Робким холодом дыша.После бурь весна безгрешнее,Как влюбленная душа.Вспышкой жизнь ее сказалася,Ее любить пришла пора.Засмеялась, разрыдаласяИ умолкла до утра!..1892«У поэта два царства: одно из лучей…»
У поэта два царства: одно из лучейЯрко блещет – лазурное, ясное;А другое безмесячной ночи темней,Как глухая темница ненастное.В темном царстве влачится ряд пасмурных дней,А в лазурном – мгновенье прекрасное.1882Велимир Хлебников
«Где прободают тополя жесть…»
Где прободают тополя жестьОсени тусклого паяца,Где исчезает с неба тяжестьИ вас заставила смеяться,Где под собранием овиновГудит равнинная земля,Чтобы доходы счел Мордвинов,Докладу верного внемля,Где заезжий гость лягает пяткой,Увы, несчастного в любви соперника,Где тех и тех спасают пряткиОт света серника,Где под покровительством ЯнусиЖивут индейки, куры, гуси,Вы под заботами природы – тетиЗдесь, тихоглазая, цветете.1912Детуся!…
Детуся!Если устали глаза быть широкими,Если согласны на имя «браток»,Я, синеокий, клянусяВысоко держать вашей жизни цветок.Я ведь такой же, сорвался я с облака,Много мне зла причинялиЗа то, что не этот,Всегда нелюдим,Везде нелюбим.Хочешь, мы будем – брат и сестра,Мы ведь в свободной земле свободные люди,Сами законы творим, законов бояться не надо,И лепим глину поступков.Знаю, прекрасны вы, цветок голубого,И мне хорошо и внезапно,Когда говорите про СочиИ нежные ширятся очи.Я, сомневавшийся долго во многом,Вдруг я поверил навеки:Что предначертано там,Тщетно рубить дровосеку!..Много мы лишних слов избежим,Просто я буду служить вам обедню,Как волосатый священник с длинною гривой,Пить голубые ручьи чистоты,И страшных имен мы не будем бояться.13 сентября 1921«Когда умирают кони – дышат…»
Когда умирают кони – дышат,Когда умирают травы – сохнут,Когда умирают солнца – они гаснут,Когда умирают люди – поют песни.<1912>Кузнечик
Крылышкуя золотописьмомТончайших жил,Кузнечик в кузов пуза уложилПрибрежных много трав и вер.«Пинь, пинь, пинь!» – тарарахнул зинзивер.О, лебедиво!О, озари!<1908–1909>«Мне мало надо!..»
Мне мало надо!Краюшку хлебаИ капля молока.Да это небо,Да эти облака!<1912, 1922>«О Азия! тобой себя я мучу…»
О Азия! тобой себя я мучу.Как девы брови, я постигаю тучу.Как шею нежного здоровья.Твои ночные вечеровья.Где тот, кто день иной предрек?О, если б волосами синих рекМне Азия покрыла бы колениИ дева прошептала таинственные пени,И тихая, счастливая, рыдала,Концом косы глаза суша.Она любила! Она страдала!Вселенной смутная душа.И вновь прошли бы снова чувства,И зазвенел бы в сердце бой:И Мохавиры, и Заратустры,И Саваджи, объятого борьбой.Умерших их я был бы современник,Творил ответы и вопросы.А ты бы грудой светлых денегМне на ноги рассыпала бы косы.«Учитель, – мне шепча, —Не правда ли, сегодняМы будем сообщаИскать путей свободней?»<1921>«Снежно – могучая краса…»
Снежно – могучая красаС красивым сном широких глаз,Твоя полночная косаПредстала мне в безумный час.Как обольстителен и черенСплетенный радостью венок,Его оставил, верно, ворон,В полете долгом одинок.И стана белый этот снегНе для того ли строго пышен,Чтоб человеку человекБыл звук миров, был песнью слышен?1912«Там, где жили свиристели…»
Там, где жили свиристели,Где качались тихо ели,Пролетели, улетелиСтая легких времирей.Где шумели тихо ели,Где поюны крик пропели,Пролетели, улетелиСтая легких времирей.В беспорядке диком теней,Где, как морок старых дней,Закружились, зазвенелиСтая легких времирей.Стая легких времирей!Ты поюнна и вабна,Душу ты пьянишь, как струны,В сердце входишь, как волна!Ну же, звонкие поюны,Славу легких времирей!Начало 1908Владислав Ходасевич
Вечером синим
Вечерних окон свет жемчужныйЗастыл, недвижный, на полу,Отбросил к лицам блеск ненужныйИ в сердце заострил иглу.Мы ограждались тяжким рядомЛюдей и стен – и вновь, и вновьКаким неотвратимым взглядом,Язвящим жалом, тонким ядомВпилась усталая любовь!Слова, и клятвы, и объятьяКакой замкнули тесный круг,И в ненавидящем пожатьеКак больно, больно – пальцам рук!Но нет, молчанья не нарушим,Чтоб клясть судьбу твою, мою,Лишь молча, зубы стиснув, душимОпять подкравшуюся к душамЛюбовь – вечернюю змею.Начало 1907«Зазвени, затруби, карусель…»
Зазвени, затруби, карусель,Закружись по широкому кругу.Хорошо в колеснице вдвоемПролетать, улыбаясь друг другу.Обвевает сквозным холодкомПолосатая ткань балдахина.Барабанная слышится трель,Всё быстрее бежит карусель.«Поцелуйте меня, синьорина».И с улыбкой царевна в ответ:«Не хочу, не люблю, не надейся…»– «Не полюбишь меня?» – «Никогда».Ну – кружись в карусели и смейся.В колеснице на спинке звездаНамалевана красным и синим.Мне не страшен, царевна, о нет,Твой жестокий, веселый ответ:Всё равно мы друг друга не минем.И звенит, и трубит карусель,Закрутясь по заветному кругу.Ну, не надо об этом. Забудь —И опять улыбнемся друг другу.Неизменен вертящийся путь,Колыхается ткань балдахина.<1911>«В беседе хладной, повседневной…»
В беседе хладной, повседневнойСойтись нам нынче суждено.Как было б горько и смешноТеперь назвать тебя царевной!Увы! Стареем, добрый друг,И мир не тот, и мы другие,И невозможно вспомнить вслухПро ночи звездной Лигурии…А между тем в каморке тесной,Быть может, в этот час ночнойЧитает юноша безвестныйСтихи, внушенные тобой.13 июня 1920«Вот в этом палаццо жила Дездемона…»
«Вот в этом палаццо жила Дездемона…»Все это неправда, но стыдно смеяться.Смотри, как стоят за колонной колоннаВот в этом палаццо.Вдали затихает вечерняя Пьяцца,Беззвучно вращается свод небосклона,Расшитый звездами, как шапка паяца.Минувшее – мальчик, упавший с балкона…Того, что настанет, не нужно касаться…Быть может, и правда – жила ДездемонаВот в этом палаццо?..5 мая 1914Дождь
Я рад всему: что город вымок,Что крыши, пыльные вчера,Сегодня, ясным шелком лоснясь,Свергают струи серебра.Я рад, что страсть моя иссякла.Смотрю с улыбкой из окна,Как быстро ты проходишь мимоПо скользкой улице, одна.Я рад, что дождь пошел сильнееИ что, в чужой подъезд зайдя,Ты опрокинешь зонтик мокрыйИ отряхнешься от дождя.Я рад, что ты меня забыла,Что, выйдя из того крыльца,Ты на окно мое не взглянешь,Не вскинешь на меня лица.Я рад, что ты проходишь мимо,Что ты мне все – таки видна,Что так прекрасно и невинноПроходит страстная весна.7 апреля 1908, Москва