14

Ближе к семи вечера Николай припарковал машину на углу Большого проспекта и Ждановской набережной. На этот раз он вошел в квартиру Волкова почти автоматически, не задумываясь о некоторых странностях этого места. Погрузившись в темноту коридора, он сразу нащупал выключатель. Как только свет загорелся, тут же со стены справа на Николая то ли со смущением, то ли даже с испугом посмотрел Дмитрий Сахаров. Да. Взгляд у него был какой-то неоднозначный… Как будто его отвлекли от чего-то и неожиданно сфотографировали… Он как раз приподнял очки, видимо, желая протереть стекла… Под его изображением ютился еще кто-то, едва заметный, нечеткий. Николай пригляделся… Это был один из лидеров группы «АукцЫон» – Олег Гаркуша. Из-под волос Сахарова выглядывала его рука, из-под скулы и подбородка – голова со знаменитым рыжим махоком, а из-под плеча – нога. Сахаров словно раздавил Гаркушу. Гаркуше хотелось вырваться из-под него, но сие было невозможно, они слились на бумажной фреске воедино, соединились навсегда. Кто-то склеил их намертво, как и остальных персонажей этого нескончаемого полотна.

Николай быстро двинулся в сторону гостиной. Он решил не всматриваться в изображения этой, живущей своей жизнью, настенной фрески. Фотографии, рисунки, плакаты, газетные вырезки, которые, как показалось Краснову, каждый раз словно обновлялись кем-то невидимым (в первые два раза, например, он не обратил внимания на эту фотографию Сахарова, скрещенную с фотографией Гаркуши), были уж слишком живыми, затягивающими в мир политических сражений конца 1980-х. Сразу оживали крики из зала заседания народных депутатов, выступления которых транслировали в те годы ежедневно, их перебранки неслись во дворы из открытых окон… Мерещились песни из все того же времени… Я – меломан… Мама – анархия… Папа – стакан портвейна… А ему не хотелось отвлекаться. Он стремился как можно быстрее погрузиться в жизнь Волкова и всех тех, кто составлял его сложную историю. Он хотел подробно изучить письма, страницы дневников, видео- и аудиозаписи, которые ему удалось обнаружить в этом, созданном самой жизнью, хаотичном музее творчества писателя. На днях должен был прийти ответ на его запрос из архива МВД. Он должен был подготовиться, многое понять, прежде чем послушать записи допросов и подержать в руках те самые сувениры.

Когда он вошел в кабинет, то сразу заметил, что некоторые из книг, которые еще вчера вечером лежали на столе, по какой-то необъяснимой причине валялись сейчас посередине комнаты. Он поднял их. Это были «Братья Карамазовы» Достоевского и первый том из четырехтомника Аристотеля 1976 года, в который были включены трактаты «Метафизика» и «О душе». Краснов подумал, что, находясь в неадекватном состоянии, он мог сам их скинуть вчера, или Василиса забежала в кабинет и задела их, когда искала его сегодня утром. Он положил книги на стол, сел и зажег лампу.

Опять перед ним лежали те самые тетради, в которых Волков рассказывал о беседах с Радкевичем в кабинете следователя Шахова. На этот раз Радкевич вспоминал об убийстве семнадцатилетней девушки, которую он встретил в парке на Проспекте Ветеранов (это было уже в ту пору, когда маньяк женился и переехал в другой район).