5.10.4. Обращение в противоположность и пассивного в активное

Третий важный защитный механизм и ключевое понятие, часто задействованное в психодинамике сексуальных преступников, — это обращение в противоположность вытесненной ярости или бессилия. В случае Джона четко видно, что он хочет освободиться от рабской роли. Мир Честена схлопывается, если он больше не в состоянии скрываться в симбиотической иллюзии со своей матерью-алкоголичкой. Билл активно воссоздает сцены, в которых он когда-то пассивно страдал, но делает это в обратном направлении. Он предстает нагишом (а не мать выставляет его) перед «воображаемыми сестрами» (плохими девочками). Билл направляет ситуацию и шокирует ничего не подозревающих молодых девушек, вместо того чтобы самому подвергнуться шоку/унижению. Обращая ситуацию в противоположность, он приобретает над ней контроль. Это дает ему чувство триумфа, противоположное бессильной боли и стыду, который он постоянно испытывал, когда мать отпускала язвительные замечания по поводу размера его гениталий. Демонстрируя свои гениталии, Билл фантазировал о восхищенных их размерами девушках, признающих его величину и потентность, неспособных устоять перед соблазном прикоснуться к его члену. Однако этого в действительности так и не случилось. Майкл переживает нечто подобное, нo символизм его симптоматического поведения более сложный. Он также использует обращение в противоположность, чтобы избавиться от своей матери (и от «плохого автономного Я», которое заставляет его чувствовать вину) посредством наказания, которое осуществляет госпожа (мать). Она по-прежнему контролирует и направляет его. А Майкл чувствует, что заслужил наказание, потому что просто превратился в своего «мерзкого и развратного» отца, изнасиловавшего его мать и исчезнувшего из его жизни. Майклу недостаточно единичного случая, поэтому он вынужден соблазнить множество женщин, как сделал и его отец (идентификация с агрессором). Самым значительным (сексуальным) удовольствием для него становится производимый на случайного зрителя эффект шока. При помощи госпожи он делает наказание публичным. В своей фантазии Майкл может перехитрить кого угодно, но не деспотизм собственных родителей (или, возможно, партнеров либо трансферентных фигур). Эта динамика, по всей видимости, удовлетворяет его, и, мастурбируя, он усиливает существующее положение дел.

Кратко рассмотренные внутрипсихические конфликты и связанные с ними трудности должны отменяться при помощи механизма обращения в противоположность. Таким образом, над угрожающими ситуациями, которые порождают такое напряжение, устанавливаются контроль или власть. Р. Столлер уверен что в перверсии разыгрываются драмы или травмы раннего детства, но в обратной форме[24]. Обращая вспять травму и разыгрывая ее на внутренней сцене, человек утверждает себя в могущественной роли режиссера. Столлер рассматривает ненависть и враждебность как строительные блоки этой сексуализированной деятельности и считает, что они играют ключевую роль в перверсии. Ненависть и враждебность вызывают дегуманизацию партнера, которые низводятся до ранга плохих девочек или неодушевленных предметов.

5.11. Критические факторы и привязанность

Тип привязанности к нашим родителям или другим осуществляющим уход фигурам играет фундаментальную роль для более позднего функционирования. Паттерны привязанности между родителями и детьми влияют на эмоциональное развитие, когнитивный стиль, последовательность мышления, способность к рефлексии и даже автобиографическую память. За последние десятилетия проведено множество исследований трансгенерационности привязанности, при которой тип и паттерны привязанности передаются от родителей к детям. Результаты работ указывают на значительное соответствие между представлениями о привязанности у родителей и типом привязанности у ребенка. Лонгитюдные исследования демонстрируют, что дети с безопасным типом привязанности становятся подростками с аналогичными паттернами, но у отстраненного родителя вырастает избегающий ребенок, а у тревожного — ребенок с амбивалентным типом привязанности. Паттерны детско-родительских отношений и стили взаимодействия усваиваются и воспроизводятся со следующим поколением. Ребенок знакомится с родителями, узнает, как они позиционируют себя в мире, что думает и чувствуют, а затем интернализует их представления и эмоциональные оттенки. Интернализация и внутренняя переработка образов родителей также известна как инкорпорация «родительских репрезентаций». Ребенок интернализует эти репрезентации (субъективные образы) в интегрированные рабочие модели (системы взглядов). Эти рабочие модели руководят развитием образов себя и других и регулируют эмоциональные и когнитивные процессы. Привязанность — это динамический психический процесс, психическое состояние, которое передается через поколения и направляет и интегрирует эмоциональные и когнитивные процессы, а также обеспечивает доступность воспоминаний.

Нарушения привязанности в сочетании с такими неразрешенными травматическими переживаниями, как насилие, утрата, может привести к дефицитарному психосоциальному развитию или тяжелой психопатологии. Дезорганизованный стиль привязанности со стороны родителей может стать причиной антисоциального и эмоционально неустойчивого личностных расстройств или диссоциативных расстройств у детей.

5.12. Критические факторы и когнитивное развитие

Процессы мышления являются результатом биологического (церебрального) созревания и психосоциального развития. Сложные когнитивные функции, а также метакогнитивный контроль, эмпатия, (само) рефлексия проявляются в социальном контексте, в котором развивается ребенок. В то время как эти психические способности имеют нейрофизиологическую основу, есть основания считать, что их нарушение может возникать в раннем детстве в условиях дефицита безопасной рабочей модели.

У сексуальных преступников наблюдается дефект когнитивных функций. Выше уже рассматривались тяжелые искажения реальности, при которых ответственность за поступки возлагалась на других лиц. Мы также имеем основания говорить об экстернальном локусе (само)контроля или об экстернализации. Это бросающаяся в глаза характеристика сексуальных преступников. Нередко они отрицают любую причастность или перекладывают ответственность за свое поведение на внешние события. Часто также наблюдается дефицит эмпатии или ее полное отсутствие. Следовательно, преступник не имеет ни малейшего представления о том, как может себя чувствовать жертва. Р. Хейр продемонстрировал результаты фМРТ головного мозга испытуемых с личностными расстройствами, структурные особенности которых идентичны нормальным испытуемым, но функциональная активность имеет явные различия (R. Hare, 1993). Он пришел к выводу о том, что при личностных расстройствах лингвистический материал перерабатывается такими индивидами отличным от характерного для нормальных испытуемых способом. Переработка эмоций в этом случае осуществляется вне зон лимбической системы. Это не означает, что личностное расстройство и мозговые нарушения наблюдается у всех сексуальных преступников или у всех лиц с перверсией. Важно понимать, что подобное функциональное нарушение может стать результатом тяжелых нарушений привязанности или детско-родительских отношений в раннем детстве. Эмоциональный и когнитивный дефицит почти всегда сопутствует совершению преступлений. Структурные нарушения личности, нарушения контроля за импульсами и неадекватная переносимость фрустрации или агрессии обычно также сопутствуют эмоциональным и когнитивным ограничениям. Такой дефицит в первую очередь выражается в искажении реальности, экстернализации (ответственность возлагается на других), отнекивании, отрицании и диссоциативных нарушениях, при которых налицо искажение сознательного восприятия или представления. Билл ощущал себя так, словно в его мозге есть две комнаты. Честен жил словно в туманном, призрачном мире, будто оглушенный. Такой дефицит связан с нарушением Эго-функций: восприятия, представления, мышления, ощущения и фантазирования. Диссоциация вызывает чувство отчуждения. Человек в таком случае ощущает себя так, будто его мыслительные процессы, чувства, поступки проистекают не из его Я; он отчуждается от этих процессов.

Один из наиболее мощных интрапсихических импульсов для повторяющегося сексуального насилия — это фантазия. Фантазия связана с широким рядом когнитивных процессов. Независимо от того, сознательная она или бессознательная, существует целый набор когнитивных процессов, надежно сцепленных с эмоциями. Фантазию олицетворяет ее повторяющаяся природа. Фантазии преступников включают изнасилования и(или) убийства. «Планирование» сексуального преступления означает, что существует продуманный сценарий или стратегия. Обычно воображается сцена, на которой человек размещает сексуально возбуждающие и стимулирующие события. Тяга разыграть в реальности эти представления может стать безотлагательной. П. Диц и его коллеги (Dietz et al., 1990) в своем исследовании демонстрируют, как жестокие фантазии могут стать важным диагностическим критерием. Очень важно, переходит ли такая символическая деятельность в реальное поведение. Именно этот аспект и определяет, столкнется ли человек с законом, судебной психиатрией или никогда не попадет в сферу внимания этих служб, прибегнув к помощи специалиста. Контроль человека за своими побуждениями в значительной степени определяет силу собственного Я (Эго). Сила, слабость или дефицитарность Эго — это детерминанта контроля за импульсами, степени регуляции агрессии и толерантности к фрустрации.

Какой фактор торможения/фрустрации может иметь решающее значение в преступном поведении? Подход к оценке расщепления Эго и фантазии (см. случай Пола) играют равную роль в фазе прелюдии к преступлению. Расщепление можно понять через обращение к содержанию фантазии: например, некоторые фантазии мы утаиваем. Так делает большинство людей, одновременно осознавая, что их при этом нельзя воплощать в реальность. Они имеют свою внутрипсихическую нишу. Люди с сильной психической структурой (с сильным Эго), хорошим контролем за импульсами и поведением, зрелым чувством тестирования реальности четко оценивают собственные фантазии и удерживают их глубоко внутри. Для лиц с неадекватными когнитивными и эмоциональными способностями эта задача гораздо более сложная. При диссоциации проекции, идентификации и проективные идентификации, отщепление эмоций, качеств и аспектов реальности играют куда более значительную роль, чем объективная действительность. Эти механизмы позволяют конвертировать сексуальные фантазии в перверсное доведение, так как механизм расщепления искажает реальность, что позволяет преступнику избегать чувства ответственности. Расщепление Эго ослабляет механизмы торможения, которые регулируют совесть и стыд, блокируя их, поэтому отщепление извращенного поведения может проявляться без представлений о возможном наказании.

5.13. Многократная компульсия

Ранняя детская травма, хроническое аффективное и педагогическое игнорирование или другая негативная динамика объектных отношений в результате генерируют интрапсихические напряжения. Если эти напряжения сексуализируются и конвертируются в поведение, которое нарушает физическую целостность (сексуального) партнера, мы говорим о сексуальном преступлении. Считается, что фантазия или эротический сценарий являются прелюдией к преступному поведению. Она помогает конвертировать напряжение в сексуально девиантное поведение. Р. Прентки (Prentky, 1989) и М. Маккалох (MacCulloch et al., 1983) исследовали мотивационные паттерны противоправных действий сексуальных преступников. Они обнаружили, что им свойственны садистские сексуальные фантазии, в которых жестокие действия изначально разыгрывались лишь в воображении и только потом воплощались в поведенческие акты, в конце концов завершившись совершением преступления. Фантазия играет крайне важную роль в противоправных деяниях не только в качестве движущей силы, но также как руководство по воплощению и повторению. Р. Ресслер, А. Берджес и С. Дуглас (Ressler, Burges & Douglas, 1989) считают, что чем чаще повторяется воображаемое действие, тем сильнее сексуальный стимул принуждает конвертировать его в поведенческий акт. Мастурбационные фантазии могут идти тем же путем, укрепляясь и повторяясь, то есть символическая (либо когнитивная или эмоциональная) активность воплощается в (мастурбаторную) деятельность.

У сексуальных преступников осуществляется идентичный процесс, но он не останавливается на символическом уровне. В определенный момент утрачивается поведенческий контроль, и человек конвертирует сексуальную фантазию в актуальный опыт. Его когнитивный и эмоциональный дефицит, слабое Эго и другие структурные нарушения вносят вклад в трудности удержания сексуальных фантазий и напряжений внутри него самого. Человек, как в случае Пола, ищет объект, на который может спроецировать свои сексуальные фантазии или с которым может разыграть их в реальности. Многим сексуальным преступникам свойственен дефицит здоровых, доверительных форм отношений. Поэтому они часто создают и(или) ищут псевдообъектные отношения, как в случае Мейсона, который в маленьких девочках видел взрослых женщин. Для Честена и Билла женщины были «плохими девочками, которым, несомненно, понравится мое предложение». Джон находился в бесконечном поиске безопасного, защищающего отца, который сможет освободить его от удушающих отношений с его матерью. Поскольку актуальное воплощение никогда полностью не совпадает с фантазируемой версией, всегда должен включаться механизм повторения. Повторение — это бесконечный поиск наивысшего переживания. Компульсивное повторяющееся поведение, повторное воображаемое исполнение желанных, стимулирующих событий соответствует попытке справиться с прежней изначальной травматичной ситуацией.

Причина навязчивого повторения проистекает из функции перверсного симптома. Перверсный симптом порождается для восстановления или подкрепления собственного Я, что достигается за счет оргазма и сексуальной активности, которая его сопровождает. Лишь так, весьма своеобразно, сексуальный преступник может почувствовать себя сильным и достичь ощущения контроля над своим сексуальным откликом и объектом, который этот отклик стимулировал. Только таким образом он может считать себя освободившимся от своей требовательной матери. И тогда воцаряется нарциссический безмятежный баланс. Именно поэтому перверсное поведение столь же обманчиво успешно и обладает подкрепляющим характером. Во время разыгрывания фантазии в преступлении человек более не чувствует внутренней пустоты, одиночества, подавленности, стыда и вины. Напротив, сексуальные переживания дают ему импульс и сопровождаются чувством триумфа. Тем не менее эта подпитка Эго всегда кратковременная, так как контакт в подобных «отношениях» имеет крайне ограниченный эффект. Преступное поведение не обеспечивает глубокого человеческого взаимодействия и связи (интернализации) с объектом. Во время психотерапевтического лечения один серийный насильник поведал мне, что ослеплял своих жертв не потому, что боялся узнавания, а потому, что не выдерживал прямого визуального контакта. Его Эго не обогащалось (не подпитывалось) перверсными актами, в связи с чем изнасилования требовалось повторять вновь и вновь. Сексуальные преступления похожи на суррогатную еду, не имеющую питательной ценности, но от которой трудно оторваться; голод в таком случае возвращается быстро.

Развитие переверсной (парафильной) симптоматики обусловлено множеством причин. В настоящем исследовании основное внимание уделяется симбиотическим отношениям матери и сына, а также возможным разрушительным последствиям. Не только психоаналитическая литература концентрируется на детско-родительских отношениях. Другие исследователи также указывают на часто обнаруживаемую специфику связи с матерью у сексуальных преступников. Е. Ревич и А. Шлезингер (Revitch & Schlesinger, 1989) обследовали 1200 сексуальных преступников, исключив лиц с расстройствами личности и шизофренией. Они выдели две категории преступников: кататимную и компульсивную. В кататимной группе в основном проявлялись нарушения за контролем импульсов, что соответствует «периодическому эксплозивному расстройству» в DSM-IV (312.34). Испытуемые компульсивной группы были подвержены внутреннему повторяющемуся побуждению. Исследование Ревича и Шлезингера показало также, что для испытуемых обеих групп часто были характерны амбивалентные отношения с матерями. У них отчетливо прослеживался аффект ненависти, которая смещалась на другие объекты женского пола. В качестве примеров они описывают серийные изнасилования проституток и других женщин. Для них характерной была идеализированная манера, в которой преступники описывали своих матерей. Идеализация образа матери (эффект Мадонны) в детско-родительских отношениях это не табу, в то время как чувства ненависти и мести к матери в основном должны подавляться. В исследовании Д. Грубина и X. Кеннеди (Grubin & Kennedy, 1992) 73% насильников сообщили о том, что имели очень близкую связь со своими матерями. Это согласуется с моим клиническим опытом и исследованиями, согласно которым подавляющее большинство преступников идеализировали своих матерей, хотя отчеты социальной службы часто демонстрировали совершенно иной облик родительницы. Дж. Вебер (Weber, 1993) исследовал особенности детско-родительских отношений у сексуальных преступников с особым вниманием к тем случаям, когда между жертвой и правонарушителем была значительная разница в возрасте. Он пишет о символическом убийстве матерей. Проводя с испытуемыми проективное тестирование с использованием теста Роршаха и теста тематической апперцепции, Вебер обнаружил в 65% случаев проблемные отношения с матерью, а вся исследуемая выборка характеризовалась вытеснением горечи и обиды на матерей. Он также пришел к заключению о том, что интенсивные негативные чувства смещаются на другие объекты (жертвы) при блокировании агрессии. 57% из всей выборки Вебера никогда не имели сексуальных отношений. 93% этих мужчин до заключения проживали с матерями, от которых зависели во многих аспектах. Угроза утраты симбиотической иллюзии этими лицами может вызвать чрезвычайно сильный страх. Вполне возможно, что эти мужчины предпочитают (вынужденно) зависеть от матери, чем утратить столь привлекательную связь, что хорошо иллюстрируется случаем Честена. И. Розен (Rosen, 1996) утверждает, что каждая перверсия в действительности является мольбой о помощи и становится результатом дефицита заботы и безопасного убежища. Перверсное поведение является просьбой о помощи в связи с психотической спаянностью, сексуализированным разрывом, который никогда не приводит к тому, чего человек неистово желает. Это яростная, но тщетная попытка избежать пустоты, подавленности и одиночества. Перверсный симптом или преступное поведение должны неизбежно повторяться, так как они никогда не ведут к удовлетворению, продолжительной психической интеграции. Именно поэтому все предпринимаемые попытки выглядят как неудержимая компульсия с последствиями в виде рецидивизма.

5.14. Заключение

В этой главе описано несколько клинических случаев, которые иллюстрируют предшествующий материал. Как и ожидалось, довольно трудно определить решающий фактор или факторы риска сексуальных преступлений. Однако мы имеем все основания выделить несколько: симбиотическая связь с родителем, вызывающая сверхпривязанность к незрелому взрослому, отчетливо прослеживается во всех случаях; уязвимость этих личностей возрастала, если они подвергались сочетанным факторам риска в своем детстве. Чем младше ребенок, тем с большей вероятностью он станет узником симбиотической связи, от которой у него не будет никакой надежды избавиться. Любые попытки освобождения вызовут чувство вины за это стремление, словно таким образом он ранит любимую маму.