Примечание, посвященное Артемидору, Фрейд завершает так: «Впрочем, сновидение настолько тесно связано с его словесным выражением, что Ференци справедливо замечает, что каждый язык имеет и свой собственный язык сновидений» [46:118]. Это замечание Ференци Фрейд развивает в своих отношениях с переводчиками, в частности с переводчиком «Толкования сновидений» на французский язык, Самуэлем Янкелевичем. В письме 1911 года он как будто забывает на время об универсальной символике, предполагающей устойчивый перевод, и пишет Янкелевичу о непереводимости своей книги. Невозможно перевести сновидения с одного языка на другой, ведь они отражают особенности идиоматики конкретного языка. Тому же Янкелевичу в 1920-м году Фрейд пишет, что переводчик его книги просто обязан быть психоаналитиком и должен заново ее переписать, включив в нее описание собственных сновидений. Перевод, таким образом, должен состоять в замене немецкоязычных сновидений Фрейда на сновидения другого аналитика-переводчика, увиденные на родном языке. 7 ноября того же года Фрейд пишет итальянскому психоаналитику Эдоардо Вейсу, что единственно верное решение при переводе – заменять сновидения автора на сновидения преводчика. Вот так: единственно правильное решение – замещение в переводе одного языка сновидений другим.
Иногда кажется, что Фрейд идет символическим путем, принимает устойчивую связь словесного представления и представления предметного. Например, в случае Доры он говорит о том, что «ларчиком» или «сокровищем» называют «женские половые органы». Однако и здесь имеет место заблуждение, поскольку речь идет не о «естественном» сочетании слова и формы, не о сходстве предметных представлений, а о жаргоне, метафоре, идиоме в немецком языке.
Сновидение – идиоматический ребус. Оно – ребус, требующий перевода. Расшифровка и предполагает перевод. Вот что говорит по этому поводу Лакан:
«с человеком происходит много такого, что поддается объяснению лишь с помощью перевода. Причем перевода в буквальном смысле – речь идет не о переложении, а именно о переводе, переводе, предпосылкой которого является наличие языка.
Лакан подчеркивает, что ребус – структура фонематическая, организованная означающими дискурса, который артикулируется и анализируется, позволяя вновь найти максиму или поговорку в форме метафоры языка.
Итак, Фрейд уходит от ученых и присоединяется в своем отношении к сновидениям к любителям сновидений и их толкования. Впрочем, от них он тоже уходит, чтобы учредить свой третий путь – путь
На расхождение с учеными, с теми,
«Толковать – значит найти скрытый смысл… Можете себе теперь представить, что бы сказали представители точной науки, если бы они узнали, что мы хотим попытаться найти
Сновидение – сообщение, отправленное другим
Фрейд идет по стопам античных толкователей навстречу смыслу сновидений. Фрейд обращается не ко сну, а к сновидению, к содержанию, а не к физиологии. Он нацелен на психические процессы, а не на работу мозга. Спать и видеть сны – не одно и то же. Сон и сновидение – две предельно связанные, но
Впрочем, сновидение это – не только речь, и даже не столько речь, сколько письмо, письменность, образный язык
Различая сон и сновидение, Фрейд утверждает автономию психического. Оно, будучи связанным с органом, то есть с мозгом, следует своим законам. Психические процессы непрерывны. Человек спит, но душа его не дремлет: «Никогда, все же никогда не спит душа» [37:67]. Неслучайно в разные времена и в разных культурах существовало представление о том, что душа во сне отлетает от тела и путешествует сама по себе. Сновидение утверждает свободу духа, свободу образования смысла.
Сновидение имеет смысл. И не один. После анализа сновидения «Об инъекции Ирме», в начале следующей, третьей главы, Фрейд пишет: «если бы мы даже выяснили, что каждое сновидение имеет смысл и психическую ценность, мы должны были бы все же допустить, что этот смысл не является в каждом сновидении одним и тем же» [46:142]. Смысл в том, что смысл не один. Причем, во всей двусмысленности этой фразы.
Обращение Фрейда: даешь перенос!
Прежде чем приступить к сновидению «Об инъекции Ирме» Фрейд обращается к читателю с просьбой.
«Итак, я приведу одно из моих собственных сновидений и на его примере попытаюсь разъяснить свой метод толкования. Каждое такое сновидение нуждается в предварительном сообщении. Я должен, однако, попросить читателя на все это время превратить мои интересы в свои собственные и вместе со мной погрузиться в мельчайшие подробности моей жизни, ибо без такого переноса понять скрытое значение снов невозможно» [46:128].
Формально эти слова выполняют функцию перехода к «Предварительному сообщению». Важно то, что Фрейд предлагает читателю, прежде всего, установить с его книгой отношения, которые предписывали бы явление такого призрачного и в то же время ключевого
Сновидение об «Инъекции Ирме» как один из узловых пунктов рассеивания значений по книге «Толкования сновидений», как перекресток расходящихся троп, превращается в своеобразное родовое место психоанализа. Книга становится Библией психоанализа, ведь в ходе ее чтения, в процессе переноса и рождается психоаналитик. Психоаналитик появляется на свет не в каком-то институте, а в тексте книги, в толковании сновидений, в осмыслении «Ирмы». Психоаналитик, как сказал бы Лакан, – не продукт университетского дискурса. Он рождается в отношениях, в переносе, в том числе – на книжные страницы.
Распыленный нарциссизм и взгляд бабочки на рассеянного Чжуан-Цзы
Этот перенос, это осмысление «Ирмы» ведет не только к писателю Фрейду, но и в первую очередь к себе, читателю. Читатель переписывает книгу. Чтение «Толкования сновидений» вновь и вновь возвращает к себе, своим собственным сновидениям. Фрейд назвал этот феномен неотвратимого отношения с другими как с самим собой