— Я должен акт составить, Арустам.

— Ара, ты что, сдурел? Какой акт?

— Твои свиньи залезли в свеклу.

— Когда залезли?

— Утром, Арустам. Я должен акт составить.

Аваг вытащил из внутреннего кармана пиджака ученическую тетрадку в клетку, химический карандаш. Раскрыл тетрадку, вынул из нее исписанный листок.

— На вот, Арустам, прочитай.

Это был уже готовый акт. Арустам прочитал, щека его задергалась, а с нею вместе коротко подстриженные усы: верный признак надвигающегося буйства — в свое время гарихачцы по нему предугадывали предстоящий разнос.

Он поднял глаза на Авага, который на всякий случай выставил вперед свою кизиловую палку. Вот этого и не надо было делать!

— Ты что это, собачий сын, палкой меня пугаешь, да? — спросил Арустам.

— Кто пугает? Я пугаю? Я не пугаю! Это ты усами дергаешь!.. Арустам, дай мне акт.

— Не видел я никакого акта! Говорю, не называй мое имя!

— Дай, говорю, акт, Арустам.

— Не видел я никакого акта! И тебя не видел!

— Добром прошу, Арустам, не доводи до греха. Дай мне акт.

— Плевал я на тебя и на твою бумагу! Вот смотри, что я с ней сделаю!

Он скомкал бумагу в ладони и стал рвать ее, но клочки отбросить не успел: кизиловая палка описала в воздухе широкую дугу с явным намерением опуститься на голову Арустама. Но тот ловко увернулся, и палка, скользнув вдоль его тела, лишь слегка коснулась ноги. Арустам взвыл, запрыгал на одной ноге и упал, решив разыграть из себя жертву разнузданного самоуправства, но вспомнил, что удар был не сильный и никаких следов не мог оставить. Это окончательно разъярило его, он вскочил на ноги и кинулся на Авага. Аваг, в свою очередь, прикинув, что если он станет действовать палкой, то не миновать ему суда и соответствующей уголовной кары, отбросил палку и тут же принял в объятья своего врага. Оба покатились в силосную яму, суча ногами и тузя друг друга в ближнем бою.

— Попадись ты мне, когда я был еще в седле, уж я бы тебя… — вздыхал Аваг.

— Ты чего коленкой в живот уперся, собачий сын! Ногу убери! — хрипел Арустам, норовя сам поддеть коленкой того в живот. — Ногу убери, говорю!

— Не уберу, — упрямился Аваг.