— Но вы можете видеть сами, прекрасные дамы, как сильна моя кровь, даже разбавленная гнилой водицей, что заменяет кровь простолюдинкам… К слову… сколько у меня сыновей?

— Восемнадцать, отец, — ответил молодой Стэффен.

— Восемнадцать? Хм… ты это точно помнишь? Ведь было больше!

— Пятый мой брат погиб уже с год тому.

— Вот как? И что же с ним стало?

— Да ведь ты сам, отец, повелел засечь его, — спокойно отвечал сын, а у меня от ужаса, какому извергу достанусь, вся душа заледенела.

— Так, стало быть, было, за что! — побагровел риаг; верно, и он оказался способен понять, сколь неблаговидным может показаться женщинам такой поступок. — А теперь молчи, проклятый!

Но если бы молчал и он!

— …первого заполучил, когда был в тех летах, что прекрасная невеста, а последний народился к позапрошлому Йолю. Дочерей не считаю, дочери ни на что не годны. Всё назначенье женщины — угождать мужчине. Надеюсь, мою будущую супругу воспитывали в том же убеждении, и не придётся выбивать из неё дурь и непокорство.

— О, без сомнения, Ангэрэт воспитана в страхе перед своим господином, — уверила Блодвен. Я же думала лишь об одном — только не лишиться сознания прямо на этом месте! Неужто эта старая развалина намерена предъявить на меня мужские права? При единой… даже не мысли, тени мысли об этом к горлу подступает тошнота! Могу ли уважать подобную старость, берущую то, что ей не причитается? Отчего же риаг Стэффен не взял себе супругу «в те лета, что прекрасная невеста»? Или теперь, когда давно уж подошла пора позаботиться о бессмертной душе, он впал в безумие и забыл о бренности жизни или утверждает себя в ней таким вот образом?

Стоило немалых усилий сохранять лицо бесстрастным, ведь будущий супруг говорил обо мне.

— Пришло время подумать о наследнике, и девушка столь благородной крови непременно подарит мне сильных сыновей. Не пройдёт и года…

Немногое понадобилось, чтоб увериться — самообладание моё ещё слабей, чем предполагала.

— Прошу меня простить, — едва выдавила. — Мне… нужно пройтись.

— Позвольте, я провожу прекрасную леди, — вызвался Стэффен и предложил руку. Блодвен милостиво кивнула, и мне не осталось ничего, кроме как принять помощь. Склонившись чуть ближе, мужчина доверительно промолвил: — Лестницы темны, а ступени круты…

Я ничего не ответила на это предостережение. Мысль о падении с лестницы представлялась в свете последних событий едва ли не заманчивой. Но что имел в виду… пасынок? Само это слово вызывало неискренний смех. Было бы даже забавно повторить судьбу Блодвен — стать молодой мачехой. Однако я пошла гораздо дальше её. По крайней мере, Блодвен была меня старше, хоть и не годилась в матери.

Но говорил ли Стэффен о том, что никто не может оставаться неуязвимым, намекая при этом… на опасность, что угрожает мне? Да от кого? Кому могу мешать? Или же…

Впрочем, он сам вскорости разрешил сомнения.

— Верно ли, что мне следует называть тебя мачехой? — усмехнулся, не смущаясь моему безразличию.

Он вёл меня полутёмными переходами, сквозняки обдували лицо, шлейфами волочили факельную гарь. Где-то за несколькими поворотами прогрохотали шаги, кто-то окликнул кого-то по имени.