Шеймус покашлял, похлопал заскорузлой ладонью по ясеню.

— Извиняй, браток. До того уж славно вы здесь красуетесь со своей подружкой. Так ведь на нужное дело, да…

Сердито крякнул, отошёл, примерился, размахнулся…

Казалось, немало предстоит помахать топором. Ладное было дерево, сильное. Но от первого же удара словно яичная скорлупа треснула кора, глубоко раскололась, и от места удара раскол на глазах пошёл вверх, располовинив ствол, как не всякой молнией.

Отставив топор, Шеймус широко отворил рот. Дурниной заверещал Торлах, тыча пальцем куда-то в сердцевину ствола.

Мужики пришибленно молчали, кто-то выронил тесак. Дерево изнутри оказалось полым, как орех. И в темнице толстой коры было что-то… кто-то?

Сначала — тень, смутное пятно. С протяжным «крак» дерево расступалось в стороны, как рассохшаяся бочка. Тень обретала очертания человеческого тела.

— Святые угодники! — ахнул кто-то, принимаясь истово креститься. А ну как колдовство и на них перекинется?

Мужчины пятились, бормоча кто обереги, кто молитвы.

В древесной — могиле? купели? был человек.

Казалось, он спал, стоя, с полуприкрытыми глазами, что очертили глубокие тени. В изобличающем всё свете видно было, как бледно застывшее лицо с остро проступившими скулами, сжатые губы с залёгшими в углах горькими складками. Но мертвец, совсем ещё молодой мужчина, невесть сколько заключённый в невозможном плену, всё же был красив, как ангел на витраже в богатой церкви. Слабый ветер едва касался длинных, почти до плеч, прядей цвета ягод остролиста, тёмная одежда истлела.

— Вот так… да-а… — коснеющим языком проговорил ошарашенный Шеймус. — Эк тебя угораздило, браток…

Благочестивый Колум бесстрашно сунулся вперёд и забормотал над мертвецом молитву. Но не договорил и до «долины смертной тени»*.

Мертвец дёрнулся и глубоко, с хрипом вздохнул. И открыл глаза, зелёные и острые, как болотная осока.

Тут уж попятился и сердяга Колум, зацепился пяткой о срубленную ветвь и с размаху грянулся на зад.

Уже не мертвец, запрокинув голову, дышал, так, словно этому учился, точно только что родился. Шевельнулся, деревянно, ломано, испытывая свою власть над телом. В зелёных глазах плавала болотная муть, но с каждым мгновением взгляд становился более осмысленным и ясным.

Из расколотого ствола вывернулись две крепкие руки, поддели края. Само собой, никто не думал помогать, стояли и смотрели, оцепенев хуже недавнего покойника, что уже вполне владел собой.

Из трещины, обдирая лоскуты ветхой ткани, выдвинулись широкие плечи, и вот уже парень вышагнул весь, припав на левую ногу.

Зеленущие волчьи глаза глянули на мелко крестящегося, не вставая с земли, Колума, не задерживаясь на нём, обратили взгляд, сквозь туман которого уже просвечивало стальное донце, к Шеймусу, что стоял столбом и мог лишь глупо таращиться на белое, в тенях, лицо парня. Гляделся он по-прежнему мертвяк мертвяком, хоть и такой, что девки обрыдались бы от жалости, что им не достался.

— Когда?.. — спросил так хрипло, что Шеймус и не уразумел поначалу. Голос был — точно ворон на ветке каркнул.