– Заплатят, – подтвердил Галиулин. – Но только те, кто не сложит оружия. И главари! А пленных и гражданское население – ни единым пальцем. Имей это в виду! Есть специальный приказ: за мародерство и жестокое обращение с населением – вплоть до расстрела. Несколько приговоров уже привели в исполнение, – после паузы добавил он. – Срываться на месть нельзя. Ни в коем случае! А вот и наша берлога, – открыл он массивную дверь. – Здесь была канцелярия, так что шкафы и стеллажи достались по наследству.

– Неплохо жили, – начал было Виктор, но тут же осекся: из-за стола выскочил невысокий, но очень юркий сержант и, не говоря ни слова, бросился к Рексу. Он сгреб в охапку растерявшегося от такого обращения пса, повалил его наземь и начал что было сил обнимать. Потом сержант выпотрошил карманы и вывалил перед Рексом груду трофейных галет, конфет и шоколада.

Рекс воротил нос, по возможности деликатно пытался вырваться, но сержант терся о его шею и, давясь словами, говорил:

– Ну надо же! Вот так встреча. Я замолил. Честное слово, все грехи замолил. Ты же мне всю душу перевернул! Я поклялся: если выживу, буду привечать каждую дворняжку. А тут ты! Ну надо же!

Растерявшийся от этой странной сцены Галиулин пришел в себя и строго спросил:

– Что это значит? Как понимать ваше поведение?

Сержант выпрямился, отряхнулся, круто повернулся – и тут, новое дело, к нему бросился майор Громов.

– Санька! – закричал он. – Жив?! Ай да Санька! А мы тебя… Ну надо же, ты жив! Товарищ полковник, это же Мирошников. Из моей роты. Это такой разведчик! А мы его чуть не списали.

Санька косил глазами, радостно улыбался и даже не пытался вырваться из крепких рук Громова. Наконец Виктор отпустил его, одобрительно оглядел и коротко бросил:

– Рассказывай!

– Если бы не он, – кивнул Санька на Рекса, – рассказывать было бы нечего. Живот мой стал как решето, живым сдаваться не хотелось, вот и решил утонуть в болоте…

– Ну да, – перебил его Виктор, – а Рекс тебя вытащил, хотя и… не очень-то любил.

– Да что там не любил! – согласно кивнул Санька. – Ненавидел! И было за что! Ведь я же до войны на живодерне работал, – обернулся он к Галиулину. – Собачьих душ загубил – не счесть.

Галиулин непроизвольно нахмурился.

– Тому были причины, – вступился за Саньку Громов. – Я эту историю знаю. Ладно, ты лучше расскажи, что было дальше.

– Дальше? Известное дело: госпитали, операции, хотели списать по чистой… Но я вернулся в строй, воевал, все время искал наших.

– Наших уже не найти, – тяжело вздохнул Громов. – Все там. – Он посмотрел на потолок. – От старого состава роты только мы с тобой и остались. Ну, Санька, прохиндейская твоя душа! – еще раз стиснул его Громов. – Теперь уж пойдем вместе. До Берлина! А помнишь, как в Сталинграде?

– А рукопашную в сорок первом?

– А под Курском?

– Стоп-стоп-стоп! – поднял руку Галиулин. – Вечер воспоминаний устроите в другой раз. А сейчас, сержант Мирошников, помогите устроиться вашему командиру, и ровно через час, – посмотрел он на часы, – прошу вас, товарищ майор, ко мне.