«Виллис», в котором они ехали, с трудом пробирался по заваленным обломками зданий улицам. Но больше всего Виктора поразили не руины – на них он насмотрелся предостаточно, – а то, что на улицах не было ни души.
– Люди отсиживаются в подвалах, – упредил его вопрос Галиулин. – Одни не верят в освобождение, другие боятся попасть под рушащиеся стены. Но к вечеру почти все выбираются к нашим полковым кухням. Кроме миски каши, предложить ничего не можем, но в этой ситуации и каша идет на «ура».
Когда «виллис» выбрался из города и помчался куда-то на запад, Виктор откинулся на спинку сиденья, потрепал притихшего Рекса и виновато сказал:
– Отвык я малость. Из Москвы видно дальше, но как бы через бинокль: не слышно криков боли, не ощущается запах крови, да и люди кажутся картонными фигурками. Бежала фигурка, бежала, потом почему-то упала. Ну и что? Не стало человека! А до сознания это не доходит.
– Дойдет, – односложно бросил Галиулин. – Через полчаса будем на передовой – и все сразу дойдет. Имей в виду, немец сейчас другой, теперь он защищает родную хату. К тому же пропаганда обыгрывает и такой мотив: русские, мол, пришли мстить. Поэтому старые солдаты бьются до последнего патрона, а мальчишки один на один выходят против танков. Я уж не говорю о нашей работе – никогда разведке не было так трудно.
– Я понимаю, – кивнул Виктор. – Антифашисты перебиты, местное население видит в нас захватчиков, так что опоры практически никакой.
– Вот именно. А впереди Одер. Думаю, форсировать его будет посложнее, нежели Вислу.
– Но проще, чем Днепр?
– Не приведи бог за Одер платить такую же цену, как за Днепр! Вам не говорили, сколько утонуло и сколько погибло на плацдармах?
– В академии? Нет.
– А мне довелось участвовать в работе одной комиссии… Ладно, об этом потом, – оборвал себя Галиулин. – Об этом – после победы.
Полчаса тряски по разбитой колее – и «виллис» резко затормозил на окраине жиденькой рощицы.
– Приехали, – выпрыгнул из машины Галиулин и шагнул в зияющий чернотой вход в штольню. – Еще неделю назад здесь работали военнопленные. Немцы хотели взорвать вход и заживо похоронить пять тысяч человек, но мы выбросили десант, перебили охрану и спасли обреченных на смерть людей. Теперь здесь штаб армии.
– Вот это да-а!.. – разглядывал высоченные своды Виктор. – Здесь можно пересидеть всю войну, такой блиндаж не взять ни бомбам, ни снарядам.
– И не мечтай, – сузил глаза Галиулин. – Долго вдесь не засидимся. Кому-то надо и Берлин брать.
– Да я не о том, – смутился Виктор. – Я в том смысле, что блиндаж хорош.
Разговор происходил на ходу. Галиулин знал все повороты и завалы, поэтому шел уверенно и стремительно, а Виктор то отставал, то спотыкался, то вырывался вперед и потом смущенно топтался, поджидая Галиулина. Рекс держался рядом, но вел себя странновато: все к чему-то принюхивался, ни с того ни с сего скалился, а то вдруг замирал на месте и не хотел идти вперед.
– Что это с ним? – недоумевал Виктор.
– Взрывчатку чует, – бросил Галиулин. – И трупы… Да-да, трупы! У немцев здесь был снарядный завод. Здесь же испытывали новые сорта взрывчатки. Занимались этим только пленные. Если испытание было неудачным и раздавался незапланированный взрыв, камеру, где это происходило, еще раз подрывали – и люди оказывались в братской могиле.
– Ох, и заплатят они за это! Ох, заплатят! – грохнул кулаком по стене Виктор.