К 1902 году стало понятно, что конфликт между Россией и Японией можно было бы локализовать англо-японским союзом[249]. Также было очевидно, что Германия не станет вмешиваться в войну, которая ведется исключительно за интересы в Корее и Маньчжурии, в особенности потому, что русской армии определенно не понадобится военная помощь, чтобы победить Японию[250]. Предполагалось, что конфликт с Японией заменит русско-турецкий конфликт предыдущего столетия[251]. Послу Германии в Токио Эммериху фон Арко ауф Валлею (1852–1909) было приказано сказать японцам следующее:
У России и Германии хорошие отношения, потому что нет конфликта политических интересов. Но союз между нами невозможен, пока существует франко-русский союз, поскольку основой нашего союза должна была бы стать взаимная гарантия законных прав. Однако франко-русский союз не продержится и суток, если Россия станет державой, выступающей гарантом Франкфуртского мира[252].
Министерство иностранных дел Германии подчеркнуло свою позицию: «Маньчжурия и Корея совершенно не представляют для нас интереса»[253]. Однако, в отличие от России, германский посол признал значение Кореи для японцев и доложил об этом Бюлову:
Корейский вопрос <…> один из жизненно важных вопросов для Японии. Россия не может позволить Японии консолидировать силы в Корее и поэтому занимает пространство между Порт-Артуром и Владивостоком; с другой стороны, Япония понимает, что, если она предоставит России возможность разместить военную базу на корейском побережье, это будет означать ее окончательный отказ от политики аннексии Кореи[254].
Следовательно, в Берлине осознавали угрозу войны, и для Министерства иностранных дел Германии было очевидно, что амбиции царя могут спровоцировать Японию. Нежелание Николая II понять жизненно важные интересы Японии в регионе могло привести к войне[255]. Таким образом, император Вильгельм II, как и Франция и Англия, был заинтересован в локализации будущей войны[256]. Даже после начала войны французы заявляли, что союз с Россией не будет иметь силы за пределами Европы[257]. В Министерстве иностранных дел Германии предполагали, что в начале войны Япония будет одерживать победы, поскольку в этом регионе не располагаются основные силы Российской империи[258]. Канцлер Бюлов осознавал возможности, которые появлялись у Германии при отсутствии сильной России в Европе, но подчеркивал, что Германия должна создавать впечатление, будто она не заинтересована в войне в Восточной Азии при участии России. Германская империя должна была создать для русских не вызывающий сомнений образ верного и надежного соседа[259]. Следовательно, вероятная война сделала бы возможным сближение с Россией, поскольку Российской империи могла помочь только Германия[260]. Николай II, напротив, продолжал верить, что он способен предотвратить начало боевых действий, на что его кузен в Германии восклицал: «Ты, наивный ангел!»[261] Япония разорвала дипломатические отношения всего три недели спустя, обвинив Россию в высокомерии во время переговоров:
Правительство Японии благородно предпринимало безуспешные попытки достичь согласия с Россией по справедливым и разумным предложениям Японии. Но так как не удается достичь удовлетворительного результата, правительство Японии вынуждено остановить переговоры с правительством России, чтобы защитить свою позицию, находящуюся под угрозой. Ответственность за текущую ситуацию и ее вероятные последствия будет лежать на России[262].
Когда война наконец началась, Вильгельм определенно надеялся использовать Николая в качестве инструмента для борьбы с «желтой опасностью» в Восточной Азии.
[Он] надеялся, что тепло личного письма царю способствует тому, чтобы склонить его к применению силы против Японии. Напротив, отношение императора Николая II остается безразличным, он, кажется, даже не хочет бороться и, возможно, отдаст без боя или после небольшого сопротивления Маньчжурию японцам. Такой исход необходимо предотвратить любой ценой[263].
Если Бюлов советовал Вильгельму II не требовать слишком агрессивно от России начала войны в Восточной Азии, то германский император указывал, что Российская империя обязана бороться с «желтой опасностью» в Маньчжурии. Вильгельм II считал позором, что Франция не поддерживает борьбу за белую расу в Азии, в то время как Англия и США поддерживают японцев. Он действовал не из политических соображений, тогда как Бюлов понимал, что первостепенной задачей для международных отношений являлась локализация войны в Восточной Азии[264].
Совместно с США германские политики работали над нейтрализацией Китая, чтобы предотвратить эскалацию войны до мирового масштаба[265]. Президент Рузвельт, как описано в предыдущей главе, также разделял мнение канцлера Бюлова, что долгая война будет лучшим вариантом для держав, не участвующих в ней. Посол в Вашингтоне барон Шпек фон Штернбург писал в докладе:
Президент Рузвельт сказал следующее: «В наших интересах, чтобы противостояние России и Японии затянулось, чтобы обе державы ослабли как можно сильнее, и чтобы после заключения мира зона конфликта не исчезла и обе державы остались в той же ситуации, что и до войны, в том, что касается их границ и географических интересов. После этого Япония не будет угрожать амбициям Германии в Цзяо-Чжоу и нашим на Филиппинах. Интересы России отодвинутся от ее западных границ и сфокусируются на востоке»[266].
Хотя США и Германия старались подчеркнуть свой нейтралитет[267], обе страны надеялись на долгую и изнурительную войну в Восточной Азии. Казалось, что тактика Германии вскоре сработала, так как посол в Лондоне граф Пауль фон Меттерних (1853–1934) 14 марта 1904 года доложил Бюлову следующее:
Политические взгляды полностью перевернулись и оказались на стороне Германии. Старые антагонистические тенденции были полностью отринуты, на их место пришло чувство доверия. <…> Невозможно поверить, что когда-нибудь это доверие снова пропадет. Отношение правительства и населения Германии с момента начала войны произвело такое глубокое впечатление на русскую общественность, что дружественные чувства к Германии чувствуются повсюду[268].
В военном отношении ситуация для Германии существенно не изменилась, как докладывал сам Шлиффен[269]. Преимущество от переброски российских войск в Восточную Азию ощущались главным образом в Австрии, а на германской границе численность вражеских войск не изменилась. Однако качество этих сил упало, поскольку лучшие солдаты и офицеры были отправлены на Дальний Восток. В случае войны Германии с Россией мобилизация замедлилась бы под влиянием нужд Восточного фронта, воюющего с Японией. Однако Шлиффен также объяснил, что война в Европе маловероятна, поскольку Российской империи было бы невыгодно вести войну на два фронта, к тому же настолько значительно удаленных друг от друга. Кроме того, русская армия ко времени доклада Шлиффена не одержала в Маньчжурии ни одной крупной победы.
Николай II, оправдываясь, пытался объяснить Вильгельму II причины того, что Россия в первые недели войны выглядела слабо:
Конечно, Куропаткин оказался в тяжелом положении, но случилось это наполовину по его собственной вине. За последние два года я постоянно убеждал его в том, что России безусловно необходимо усилить свою позицию на Дальнем Востоке. Он упорно противился этому до последней осени, когда было, пожалуй, уже слишком поздно увеличивать там количество войск! Теперь же, командуя армией, он убедился в своей ошибке и горько себя упрекает за свое упрямство, и (как каждый из нас) он желал бы иметь в своем распоряжении вдвое больше людей. <…>
Со всем тем, они [японцы] замечательно настойчивы в своих усилиях, и поэтому время осады Порт-Артура будет для нас самым тяжелым и трудным периодом всей войны. Поставив себе серьезную цель, они стремятся к достижению ее, не останавливаясь перед огромными жертвами людей, – и в этом лежит секрет успеха [Переписка 1923: 60][270].
С военными поражениями давление нарастало, и Вильгельм II предпринял несколько попыток вбить клин во франко-русские отношения[271]. Было очевидно, что Англия поддерживает Японию, поскольку «русские сами виновны в своих неудачах»[272], а Япония «с полным основанием имеет моральное превосходство»[273]. 8 апреля 1904 года было подписано англо-французское соглашение, поэтому казалось, что Франция больше не сможет оказывать поддержку России из-за возможного политического давления со стороны Англии. Настало наиболее подходящее время для Германии, чтобы стать партнером России, и Бюлов даже пытался обойти нейтралитет Германии, когда это давало преимущество для сближения с Санкт-Петербургом. В сентябре 1904 года он помог Министерству иностранных дел, сообщив России о ее плохой военно-морской тактике:
Если они [русские броненосцы] останутся в оборонительной позиции, рано или поздно они будут потеряны, не дав России никакого преимущества. Однако, если русские броненосцы даже под риском их разрушения перейдут в наступление и уничтожат японские броненосцы и крейсеры, так и исключительно так Россия завоюет возможность достичь чего-то ко времени прибытия Балтийского флота.
<…> Нам было бы выгодно, если бы к концу войны флот Японии был ослаблен[274].