Если ты не можешь вполне гарантировать мне, что в случае подобной войны ты сможешь честно сражаться плечо к плечу со мной, то я, к сожалению, должен буду немедленно запретить германским пароходам поставлять уголь твоему флоту [Переписка 1923: 85][288].
Однако царь не хотел подписывать соглашения, предварительно не обсудив его в рамках русско-французских переговоров[289]. Казалось, Вильгельм был подавлен из-за того, что его кузен отказывается подписывать соглашение, в особенности потому, что германская сторона так много работала над этим вопросом в течение последних двух месяцев[290]. Бюлов, напротив, старался сохранить оптимизм, обращая внимание на будущие возможности и необходимость поддержания хороших отношений с Россией[291].
Несмотря на то что попытки Германии оказались неудачными, дипломаты германского императора сыграли важную роль в подготовке к миру, при котором наконец появился бы шанс на заключение русско-германского соглашения. В октябре 1904 года Вильгельм II уже предупреждал кузена о действиях Японии в Европе и о необходимости выработать сильную дипломатическую позицию для будущих мирных переговоров:
…бывший японский посланник в Петербурге, Курино, вновь появился в Европе. <…>…и, будто бы, уполномочен добиваться посредничества Франции и Англии <…> в пользу Японии в целях заключения мира. <…> Это показывает, что силы Японии в отношении людей и денег будут скоро исчерпаны, и что теперь, получив перевес над маньчжурской армией, японцы воображают, что они могут сейчас остановиться и попробовать пожать плоды трудов своих, соблазнив другие державы вмешаться в дело и приобрести Маньчжурию путем мирной конференции [Переписка 1923: 68–69][292].
Царь ответил категорично: «Можешь быть уверен в том, что Россия доведет эту войну до конца: до тех пор последний японец не будет выгнан из Манчжурии [Sic!]; только тогда можно будет толковать о мирных переговорах и только между двумя воюющими сторонами» [Переписка 1923: 69][293]. Хотя Николай II продолжал верить в конечную победу своей армии, другие ведущие игроки Санкт-Петербурга, особенно банки, с нетерпением ждали мира, и для Витте было очевидно, что Россия Маньчжурию потеряет: «Население России проглотит это блюдо, если подать его под правильным соусом. Таким соусом может стать внутренняя либеральная реорганизация»[294]. Причиной, почему Николай II отказывался прислушиваться к голосу русского капитала, может быть то воодушевление, которое он черпал из личных писем Вильгельма II:
Слышал из заслуживающего доверия частного источника, что власти в Токио опасаются за дальнейший ход войны. Они высказывали свою скорбь по поводу того, что за неимением свежих резервов не добились под Лаояном настоящего успеха, соответствующего громадной потере людей. Непрестанное прибытие из России свежих батальонов далеко превышает их ожидания, так как они никогда не считали Сибирскую дорогу способною к беспрерывному транспорту. Следовательно, они начинают видеть, что, тогда как их кадры, особенно офицерские, подходят к концу, твоя армия с каждым днем возрастает в мощи, численности и ударной силе, и что военное счастье медленно, но верно отворачивается от них [Переписка 1923: 80–81][295].
Только после сдачи Порт-Артура Вильгельм II изменил тон и стал выступать за проведение мирных переговоров с Японией:
Полученное здесь вчера вечером известие о падении Порт-Артура произвело громадное впечатление. Мы все глубоко сочувствуем доблестным генералам и находившейся под их командой храброй горсти героев, совершивших все возможное, чтобы исполнить свой долг перед императором и родиной; их защита Порт-Артура будет прославлена во все времена и, пока будет существовать солдат, она будет приводиться как достойный подражания пример; честь и слава им во веки! Неизбежность падения обреченной на сдачу крепости привела за последнее время в движение дипломатические языки в разных столицах мира; многочисленны и разнообразны были доходившие до меня со всех сторон слухи и известия о переговорах и перемирии и даже о мире [Переписка 1923: 87–88][296].
Когда русская армия проиграла в крупном Мукденском сражении, а русский флот был на голову разбит в Цусимском сражении, Германский император стал использовать более прямолинейные выражения, чтобы открыть глаза своему упрямому самодержавному кузену:
С чисто военно-стратегической точки зрения поражение в Корейском проливе отнимает всякую надежду на то, чтобы счастье повернулось в твою сторону; японцы теперь могут беспрепятственно перебрасывать в Манчжурию сколько угодно резервов, свежих войск, военных припасов и т. д. для осады Владивостока, который едва ли будет в состоянии долго сопротивляться без поддержки флота. Для того, чтобы вернуть армии Линевича ее прежнюю боевую силу, нужно, по крайней мере, 3 или 4 свежих армейских корпуса, но даже и при этом условии было бы трудно предсказать, каков будет результат, и будет ли новое крупное сражение успешнее прежних. Конечно, формально можно даже при таких неблагоприятных обстоятельствах продолжать войну еще некоторое время, но нельзя упускать из вида человеческую сторону дела. <…> Может быть, мне следует обратить твое внимание на то обстоятельство, что из всей наций японцы, несомненно, наиболее чтут Америку, потому что эта могущественная, развивающаяся держава с ее страшным флотом находится к ним ближе всех. Если есть кто-нибудь на свете, кто может повлиять на японцев и побудить их быть благоразумными в их требованиях, то это президент Рузвельт [Переписка 1923: 103, 105][297].
Царь наконец решил начать мирные переговоры, но он все еще отказывался отдавать японцам территории и выплачивать деньги[298]. Рузвельт, как было описано в главе четвертой, обратился к Вильгельму II с просьбой оказать давление на своего кузена в Санкт-Петербурге. Поражения России разочаровали Вильгельма, так как он надеялся на победу белой расы в Восточной Азии, но по крайней мере теперь царь, казалось, был готов вновь обсуждать русско-германское соглашение. Германского императора пригласили в город Бьёркё для личной секретной встречи с кузеном[299].
Предложение о встрече обеспокоило Министерство иностранных дел. Надо ли информировать Францию о предстоящем возможном подписании соглашения? Что насчет Японии, которая может опасаться подготовки новой интервенции, как в 1895 году? На эти вопросы надо было ответить заранее, чтобы его величество ясно понимал цели своей миссии и получил от царя четкое заявление или даже лучше письменное соглашение. Было решено держать все в секрете; Францию можно будет включить в соглашение позднее, если она изъявит желание[300]. 24 июля 1905 года Бюлов получил от Вильгельма II телеграмму, в которой говорилось о том, что германский и российский императоры подписали в Бьёркё соглашение, которое должно оставаться секретным до заключения мира между Россией и Японией[301]. Это было соглашение об оборонительном союзе, состоящее из следующих четырех статей:
Статья I
В случае, если бы одна из двух империй подверглась бы нападению со стороны одной из европейских держав, союзница ее придет ей на помощь своими морскими и сухопутными силами.
Статья II
Высокие договаривающиеся стороны обязуются не заключать отдельно мира ни с одним из общих противников. Статья III
Настоящий договор войдет в силу тотчас по заключении мира между Россией и Японией и останется в силе до тех пор, пока не будет денонсирован за год вперед. Статья IV
Император всероссийский, после вступления в силу этого договора, предпримет необходимые шаги к тому, чтобы ознакомить Францию с этим договором и побудить ее присоединиться к нему в качестве союзницы [Адамов 1952: 335–336][302].
Вильгельм II был в настоящей эйфории из-за своего достижения:
И вот теперь, когда это произошло, всем интересно, все спрашивают, как это оказалось возможным. Для меня ответ очевиден! Это стало возможным благодаря Богу, он желал этого, вопреки человеческой природе, в насмешку всем человеческим действиям, он объединил то, что должно было быть единым. Теперь это его пути, а не наши, его помыслы выше наших! Все, что привело к высокомерию прошлой зимой и интригам против нас, Россия, которую подтолкнула к этому ужасная, жестокая и унижающая рука Господа, приняла теперь с благодарностью как подарок.