1. Каждая война свидетельствует о постоянном возрастании роли «частного почина», инициативы и ответственности всех военнослужащих от «вышняго генерала до последняго мушкетера», по выражению петровского Воинского устава. Инициатива в деятельности, как правило, начинается с инициативы в речи, поэтому все великие полководцы стремились обеспечить условия проявления этой инициативы через свою близость к солдату. Доступность высокого начальства, преодоление чиновного страха перед им не в последнюю очередь покупалась тщательным соблюдением этики воинского дискурса, исключением всего, что могло препятствовать короткости и доверительности общения с подчиненными. Проявление ответственности, добросовестное исполнение воинского долга неотделимо от воспитания у каждого военнослужащего воинской чести, характеризующейся развитым чувством собственного достоинства, что также предъявляет высокие требования к этическому аспекту воинского институционального дискурса.
2. Сквернословие, не несущее никакой содержательной смысловой нагрузки, служит лишь выражению эмоций самого примитивного содержания: гнева, ярости, страха, ненависти. «В состоянии эмоциональной напряженности, — отмечает В.И. Жельвис, — в высказывании увеличивается количество элементов, не несущих никакой смысловой нагрузки: эмоциональная напряженность приводит к определенным затруднениям в выборе лексических единиц, к своеобразным “провалам в памяти”»[190], которые нередко заполняются известными «междометными» выражениями, что, конечно, не остается без внимания подчиненных, с одной стороны, лучше всяких слов сигнализируя, что дело пахнет керосином, а с другой, — попутно вырабатывая презрение к интеллектуальным способностям офицера, а значит, порождая опасную неуверенность в правильности его приказов. Перефразируя известную армейскую поговорку, можно утверждать, что «мат в речи офицера в мирное время вызывает смех, а в военное — панику».
«Первое и самое главное в жизни — это стараться владеть самим собой»[191], — эти слова В. Гумбольдт как будто специально адресовал офицерскому корпусу: командир, не владеющий своими чувствами, теряет способность принимать взвешенные, обоснованные, самое главное,
3. Неорганизованность языка и мышления неминуемо сказывается на стиле работы начальника, который обнаруживает явную склонность к штурмовщине, эмоциональным «накачкам» подчиненных, увлечении авторитарно-силовым стилем дисциплинирования, что в конечном итоге подавляет боевую волю подчиненных, препятствует их воспитанию как самодеятельных, энергичных
4. Если же офицер добровольно соглашается с ролью «мальчика для битья» у своего старшего начальника, безропотно перенося его грубость и впоследствии вволю отрываясь на подчиненных, он утрачивает честь и от него уже трудно ожидать проявления типично офицерских качеств — ответственности и инициативы. Далеко не случайно, что воспоминания ветеранов боевых действий конца XX века пестрят фактами бестолковщины, безынициативности, неорганизованности, халатности и неаккуратности при исполнении служебных обязанностей, которые на войне искупаются большой кровью. С этим связан и очень высокий процент небоевых потерь (например, в Афганистане, по свидетельству генерала А.И. Лебедя, — до 48 %) среди личного состава.
5. Устав внутренней службы требует от военнослужащих проявлять взаимную вежливость. Сквернословие есть речевая форма проявления недисциплинированности, внутренней расхлябанности. Нарушивший уставное требование в речи нарушит его и в жизни. Кто не сдерживается в речи — не будет сдерживаться и в поступках.
6. Славянское слово «лай» (ругань) очень точно передает сущность сквернословия — добровольный отказ от преимуществ свойственной только человеку способности к членораздельной речи в пользу выплеска эмоций. «А что ты писал к нам лай и дальше хочешь лаем отвечать на наше письмо, так нам, великим государям, к тебе, кроме лая, и писать ничего не стоит, да писать лай не подобает великим государям»[193], — так отвечал Иоанн Грозный на оскорбления шведского короля Юхана III. Формирование сознания, по В.А. Сластенину, осуществляется преимущественно словесными средствами, таким образом, сквернословие противоречит самим основам воинской деятельности, требующей сознательного отношения к исполнению своих обязанностей.
7. Все великие педагоги отмечали взаимосвязь умственного развития личности и ее способности к продуктивной речевой деятельности. Сквернословие, следовательно, есть печальный показатель слабого умственного и личностного развития, что не может быть терпимо особенно в военной среде, поскольку, по замечанию М.И. Драгомирова, «масса, сильная в умственной работе, всегда будет бить ту, которая в этой работе слаба»[194].
8. Речь — свидетельство социального статуса личности, ее «социальный паспорт», по выражению известного филолога И.А. Стернина. По речи судят, насколько человек соответствует положению в обществе. Замечательно сказал об этом, обращаясь к своим ученикам, знаменитый византийский ритор IV века Либаний: «Станьте выше слуг в отношении искусства слова. Ведь сейчас вы превосходите их лишь своим общественным положением. А если бы кто-нибудь очутился перед вами и ими, голыми и держащими речь, ничего другого не зная о вас, он не счел бы, мне кажется, справедливым, чтобы одни были господами над другими»[195].
Солдат обычно взирает на командира снизу вверх; психологически офицер обособлен от подчиненного своим сознательным выбором служения Родине, а не собственному благосостоянию. Речь офицера должна укреплять этот ореол. «Существуют (редко) такие подгруппы, — сошлемся на В.И. Жельвиса, — в которых престиж и власть в обществе ассоциируются только с полным отказом от грубых выражений. В высших классах общества, говорящего на суахили, даже ударив себя молотком по пальцу или обнаружив, что у машины лопнула камера, неудачник лишь процитирует строки из Корана: “Поистине Господь над сущим властен всем!”»[196]. Хорошо бы, чтобы когда-нибудь грубость и сопутствующая ей распущенность в слове была изжита и представителями российских элит!
Если же солдат слышит привычный с детства язык улицы, он мгновенно включает офицера в систему привычных ориентиров, выбирая и привычную ему модель речевого поведения, поэтому матерщина, как зараза, будет распространяться по всему подразделению, оказывая негативное влияние на деятельность военнослужащих. Отсутствие
9. Грубость в речи — ясное свидетельство грубости души, отсутствие в ней высоких помыслов, благородства, стремления к подвигу и славе, а «равнодушие к славе и истине порождает застой в умах и сердцах (выделено нами. — С.З.)»[197], — справедливо полагал Клод Гельвеций. Благородное стремление к славе Я.В. Толмачев почитал неотъемлемым качеством военного человека. Грустно, что в современной российской армии призывы к бессмертной славе уже почти не звучат в речи военачальников и редко становятся предметом обсуждения в военной среде. Мы полагаем, что истинное содержание воспитания военнослужащих должно заключаться в формировании у них благородного образа мыслей и воспитании чувств.
Такие качества военнослужащих как выдержка, воспитанность, вежливость, являющиеся несомненным признаком профессионализма и высокого морально-боевого духа, немало способствуют успешному решению широкого спектра задач. И эти качества необходимо целенаправленно воспитывать, памятуя о том, что боеспособная армия есть школа личностного роста военнослужащих.
К сожалению, искоренение сквернословия в среде военнослужащих Российской армии, наметившееся было в 2015 году, пробуксовывает. Заказанная известному петербургскому специалисту по речевому этикету И.С. Арциховскому книга «Вежливые люди» если и вышла, то не получила широкого распространения. Вдобавок, задумывалась она как пособие по этикету; сам автор в одном из интервью довольно легкомысленно заявлял: «Пусть офицер оставит мат для войны, а в жизни будет Болконским»[198]. Приведенная нами ретроспектива свидетельствует, что это невозможно, да и войны такими «Болконскими», как правило, не выигрываются.
Естественно, что проблема грубости, брани и сквернословия в воинском дискурсе — явление сложное и неоднозначно воспринимаемое в обществе. Здесь мы попытались выразить личное отношение к чистоте воинского дискурса; о прочем предлагаем судить и делать выводы читателю.
В заключение приведем выдержку из наставления маршала Франции Шарля Луи Огюста Фуке, герцога де Бель-Иля (1684–1760) своему сыну-командиру полка:
«Никогда не употребляй с солдатами выражений суровых, прозвищ грозных, слов низких и презрительных; полковник, употребляющий эти слова в разговоре с солдатами, сам себя унижает; а если он обращается к офицерам с подобными выражениями, то он компрометирует себя самым очевидным образом. Никогда не забывай, что офицеры твоего полка — люди, равные тебе, и потому, отдавая приказания, помни, что тон твой и выражения должны быть приноровлены к лицам, которых двигатель — честь: поверь, сын мой, что это единственный наилучший способ, что тогда твои приказания будут уважаемы, будут приятны, исполнение их ускорится, и солдаты возымеют то доверие к своим офицерам, которое служит основой дисциплины и успехов. Никогда не употребляй наказаний недозволенных законами и нетерпимых национальным духом; когда будешь взыскивать, на лице твоем должно быть видно страдание, которое ты ощущаешь… Никогда не говори с офицерами твоего полка и даже о них тоном повелительным или презрительным, как это делают некоторые начальники; помни, повторяю, что многие из твоих подчиненных гораздо более тебя заслуживают командования полком; будь доступен, любезен, вежлив, предупредителен еще более с подчиненными, чем с равными; вежливость с равными большей частью есть только следствие искусной политики; с подчиненными же — это признак доброго сердца»[199].
Мы полагаем, что испытанный полководец, кавалер высших орденов Франции не стал бы советовать собственному сыну что-либо дурное.
Глава 4
Коммуникативный кодекс военнослужащего