Но без применения власти никакие теневые, в том числе финансовые, механизмы перераспределения ресурсов сами по себе не будут работать. Поэтому страны, которые видят выгоду в том, чтобы быть хотя бы средством управления миром, а не просто объектом этого управления (прежде всего ЕС), и надеются получить более высокую долю в распределении мировых богатств, всё равно находятся во власти США. США же эту власть регулярно демонстрируют. А значит, в какой-то момент эти страны должны будут принять на себя критическую массу накопившихся мировых проблем. Это уже произошло с Украиной, это начинает происходить с Европой.
Мы не можем, не хотим и не будем играть роль неоколониального менеджера для США, аналогичного Европейскому союзу, в силу глубоких внутренних причин. Мы не только не были колонизированы, но и сами никого не колонизировали. Мы только оборонялись, а для этого расширялись и осваивали землю. Наша практика распространения социализма принесла нам одни убытки с точки зрения англо-американских ценностей. Так что у нас просто нет соответствующего исторического опыта и идентичности. В глазах «хозяев мира» мы можем быть только объектом, никакого «промежуточного состояния» нам не светит. Поэтому «европейский путь» Украины нам недоступен, да и не нужен.
На данном этапе единственно осмысленная для нас историческая цель по отношению к миру состоит в разрушении сложившейся системы управления им. Это невозможно без лишения США их властного мирового статуса — как реального, так и символического. Это означает действительный пересмотр итогов Второй мировой войны: не территориальных (они
Поэтому мы должны будем решить проблему обороны нашей территории и уклонения от участия в возможной мировой войне или критической массе конфликтов, в которых США постараются утопить свои неисполнимые обязательства перед миром — не только финансовые, но и
Либерально-демократическая утопия с возмущением отвергает проектный подход к истории и социуму, причём по различным основаниям. С одной стороны, проектирование якобы просто невозможно, так как источником истории с либеральной точки зрения является не мышление, не Откровение, не картина мира, не ценности, не цели, а якобы «свободная» воля всех индивидов, сумма, «суперпозиция» всех индивидуальных воль, некий изначальный «хаос». С другой стороны, согласно либеральной идеологии, проектирование, точнее, его попытки, безнравственны, так как являются подавлением этих индивидуальных воль, превращением многообразия их направленности в единый вектор, якобы проектирование принципиально «тоталитарно». Но ведь нет смысла судить судом морали то, что невозможно? Или все-таки возможно? Неолиберализм утверждает: проектирование невозможно, и потому те, кто, пытается это сделать, скатываются в массовое насилие и совершают чудовищные преступления, пытаясь подогнать социум под проект. Но главный вопрос при этой критике обходится стороной: так реализуется проект, пусть и ценой великих жертв, или же нет? Или либералов не устраивает сам проект, его содержание? Поскольку у них есть свой собственный?
Оставим в стороне философскую критику либерализма, заключающуюся в том, что фактические, наличные, материальные индивиды продуцируют в качестве своей «воли» именно те самые отвергаемые либерализмом ценности, картины мира, идеалы, исторически сложившиеся и нормативно фиксированные культурой, все те системные обстоятельства мышления и деятельности, которым эти индивиды исторически подчинены. Оставим также в стороне то очевидное практическое обстоятельство, что в самой основе реального функционирования либерально-демократических институтов всегда лежит не «сумма» воль, а реальный общий, то есть чаще всего одинаковый, интерес членов сообщества, ничуть не менее «тоталитарный» по своей природе консенсус, подчиняющий себе объединяющихся индивидов. Или, по крайней мере, общий интерес правящей элиты. Обратим внимание на то, что главные исторические носители либеральной утопии сегодня — это США (или САСШ, как более точно называли их в Российской Империи),
Сам проектный подход не является новейшим изобретением. Платоновский проект Государства имеет проекцию на планету в целом. Мысль о том, что государство и есть обитаемый человеком мир, уже содержит в себе идею освоения внешнего, то есть ещё необитаемого, мира и в конечном счёте всего мира, в обоих смыслах этого слова. Так что стремление к мировому господству, понимаемое в ХХ веке как управление миром, появилось как историческая практика вместе с войнами Александра Македонского и просто не может быть ничем иным, как проектом по отношению к истории и социуму в целом. «Левиафан» Гоббса был проектом государства как
После Второй мировой войны западная идея господства над миром базируется не на завоевании территории (расширении колониальной империи), а на системной социальной технологии управления миром. Управляющий не властвует и не правит в буквальном смысле слова. Управляющий не несёт никакой ответственности за управляемого, поскольку формально последний полностью свободен, независим. Управляемый — уже не колония, а якобы независимое, либерально-демократическое государство, на деле же — самоуправление рабов по поводу их самообеспечения. Институционально негативная свобода — то, за что отказался отвечать управляющий, — оформлена как глобальный свободный рынок, который якобы никем не контролируется. Управление — это уклонение от власти, освобождающее управляющего от контроля со стороны государства, этот вектор кризиса государства задан буржуазными революциями. Управляющий получает контроль над государством, подкрепляемый ресурсами управления. Управляемый якобы сам ставит перед собой те цели,
Кому, как не нам, знать об этом.
Урок 3. Проблема нашего суверенитета
Была ли реальной угроза глобальной ядерной войны? Была — как минимум во время Карибского кризиса 1962 года. После него установилась ситуация ядерного сдерживания, которая сохраняется и сегодня — положение дел с тех пор не изменилось. Сдерживание означает признаваемую и взятую в расчёт реальную угрозу глобальной ядерной войны. Оно привело к тому, что мировая война реализуется как сеть локальных конфликтов с применением конвенциональных вооружений. После демонтажа СССР эти конфликты приблизились вплотную к границам России и частично проникли на её территорию.
Чем была гонка вооружений, ставшая одной из причин нашего разорения? Эффективным использованием со стороны противника угрозы войны, которой не должно быть. При этом виновато в нашем разорении не развитие технологий, которое обеспечивал советский ВПК с большим заделом на будущее, а поддержание избыточных мобилизационных мощностей в промышленности, запасов и огромной армии.
Мы понесли недопустимые потери в игре в угрозы, и это следствие военного «упрощения» нашей политики — недостаточно имперской. Мы защищали не только Россию, но и цивилизационную инновацию, радикальный социализм, общественный строй. Иначе и быть не могло. Победа в Великой Отечественной войне была победой идей Родины-страны и Отечества-государства, возвращённых в корпус советской идеологии, и одновременно народной победой, победой нового общественного устройства. Лозунг «За Родину, за Сталина!» появился уже в период боёв на озере Хасан в 1938 году. Это почти точная идеологическая калька русского воинского девиза «За Веру, Царя и Отечество», получившего широкое распространение во время Первой мировой. Вера при этом стала коммунистической и само собой разумеющейся.
Но государство вернулось в идеологию и политику пока всё-таки в виде средства, а не самостоятельной ценности. Государство служило социализму и партии, а не социализм и партия — государству. Военный режим мирного времени не способствовал перемене мест и ролей. Поэтому, когда, как показалось, социализм перестал быть историческим супердостижением, когда и Западная Европа, и даже США якобы обзавелись социальными функциями государства и обществом потребления, мы не смогли защитить построенный нами исторически новый тип государства. Точнее, не захотели. Мы забыли, зачем оно нужно само по себе. А как средство сохранения мирового первенства оно показалось негодным. Да и от первенства мы устали. Однако
Что мы защищаем и на чём стоим
Суверенитет — это
Мы уже навязали европейской цивилизации социализм. И не только ей. Защищаясь от западных колонизаторов, коммунизм и социализм на вооружение взял Китай. Того, что мы достигли в 1921 году, он достиг лишь к 1949-му, так и не завершив дело революции на Тайване. Мы в 1991-м потеряли много больше, чем то, что значит Тайвань для Китая. Китай сразу назвал себя народным государством, а мы не сделали этого до сих пор, хотя именно народное государство, народная империя есть то, что мы завоевали в XX веке. Китай пошёл в рабство США, чтобы поднять своё хозяйство. Мы бы никогда не пошли — но на этот раз нам бы и не предложили. Своё хозяйство мы восстанавливали сами — в третий раз за сто лет. Китай создал огромное, но неустойчивое богатство. Которого всё равно не хватает на всех китайцев. И до сих пор не вооружился достаточно, чтобы бросить вызов США. А мы бросили, потому что вооружились. Что мы должны защищать, если хотим выжить? Каков наш имперский путь?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно проектировать. То есть вернуться к той работе, которая остановилась в нашей стране после смерти Сталина. Но ничего проектировать мы не сможем без суверенитета в области мысли, действительной, а не кафедральной философии и подлинного образования, не оказывающего услуги, а формирующего гуманитарный авторитет, открывающего доступ к культуре. В мире нет другой России, и понимание наших проблем — исключительно наша забота. Нам надо набраться смелости иметь собственный исторический взгляд на мир в целом и на себя в нём — как это делали наши предшественники. Это и значит быть русским. Мы должны ответить на вопрос о человеке — кто это? Как мы его понимаем? Как мы понимаем себя в человеческом качестве? Надо восстановить и продолжить все линии русской мысли, обосновывающие это понимание.
Пустым словом с большой буквы — «Человек» — с лёгкостью оперирует неолиберализм, подчиняя ему всё, что угодно, государство прежде всего, но никак человека не раскрывая. И не случайно. В этих рассуждениях «Человек» — всего лишь алгебраическая переменная, место, куда неявно и негласно подставляется весь набор страстей и смертных грехов, а по социологической нужде — и так называемое «Общество», несмертная общность индивидов, понимаемая зоологически, как стая или, масштабнее, как вид. Марксизм в конечном счёте утверждал именно общественную сущность человека. Исключение метафизики души во всём её объёме — от древних греков до христианства — было главным в марксизме, соединившим английский экономический либерализм с немецкой гегелевской ересью Абсолютного Духа. Либерализм, в том числе и марксистский, отрицает культурную сущность человека. Понятие народа невозможно без понятия человека. Для либерализма «Народ» — такая же пустышка, как и «Человек», но Народа либерализм боится больше — как реального, воплощённого и действующего в истории Человека.
Мы наследники платоновской линии, развитой христианством: человек идет к Богу, который Сам сделал шаг навстречу человеку, стал человеком, умер как человек — и воскрес как человек. Человек способен возродиться, уподобляясь Богу, идя к Нему, какая бы катастрофа и гибель с человеком ни приключилась. Метафизика, понимаемая как бытие, вообще не может быть метафизикой человека.