Поэтому спасение от господства России Энгельс, как и его предшественники, видит в революции, но уже в самой России: «Таковы те обстоятельства, в силу которых Западная Европа вообще, и западноевропейская рабочая партия в особенности, заинтересованы, весьма глубоко заинтересованы, в победе русской революционной партии и в свержении царского абсолютизма»[1346]. Ведь если в России разразится революция, то у власти не будет «ни времени, ни желания заниматься такими ребяческими затеями, как завоевание Константинополя, Индии и мирового господства»[1347].
Как видим, в своей работе Энгельс развивает классические мифы о «русской угрозе» и стремлении России подчинить себе весь мир, а революция в России представляется ему способом её ослабления и превращения во второстепенную державу. Собственно, об этом писали разные авторы задолго до него, но теперь его идеи были взяты на вооружение в самой России.
Русофобия в США
Соединённые Штаты — государство молодое, не имевшее длительного опыта взаимодействия с Россией и, соответственно, исторически сформировавшихся мифов и стереотипов восприятия нашей страны. Однако изобретать американцам ничего не пришлось, и образ России создавался по тем же самым лекалам, что и в Европе, да и сам набор представлений о России не особенно отличался от европейских[1348]. Как и в Западной Европе, в США параллельно происходило формирование двух образов России, условно говоря, «демонического» и «романтического»[1349].
В годы Войны за независимость (1775–1783) Россия являлась для американцев
Война за независимость пришлась на эпоху Просвещения. Характерно, что взгляд просветителей на Россию и Америку был весьма сходным. Для них Россия и США представлялись молодыми государствами. Так, в глазах французских просветителей Америка парадоксальным образом сочетала в себе быстрое развитие и дикость и, как и Россия, казалась неразвитой и неполноценной, хотя сами американцы воспринимали Россию как страну европейскую.
В 1834 году увидела свет книга французского аристократа и либерала Алексиса де Токвиля «О демократии в Америке», в которой автор затронул проблему сопоставления России и США, но, в отличие от просветителей, выводы сделал совсем иные. Говоря о большом потенциале США, а в финале книги — ещё и о большом потенциале России, свободной Америке либерал Токвиль противопоставил Россию как царство единовластия и рабства: «В Америке для достижения целей полагаются на личный интерес и дают полный простор силе и разуму человека. Что касается России, то можно сказать, что там вся сила общества сосредоточена в руках одного человека. В Америке в основе деятельности лежит свобода, в России — рабство. У них разные истоки и разные пути, но очень возможно, что Провидение втайне уготовило каждой из них стать хозяйкой половины мира»[1351]. Только если Америка для Токвиля — царство демократии, то Россия — «восточная деспотия»[1352].
Когда формируется русофобия в США? Несмотря на то, что государство возникло только в конце XVIII века, а мощным политическим игроком стало в конце следующего столетия, после кровопролитной Гражданской войны (1861–1865) и Реконструкции Юга (1865–1877), негативный взгляд на Россию формируется немногим позже, чем в Западной Европе, а именно в середине XIX века[1353].
Одними из первых официальных текстов, содержавших критический взгляд на нашу страну, стали письма американского посланника в России в 1850–1853 годах Нейла Брауна. По словам отечественного исследователя И.И. Куриллы, именно Браун «оказался первым американцем, описавшим нашу страну в таких мрачных тонах»[1354]. Донесения дипломатов играли особую роль в формировании взгляда американцев на Россию[1355]. Между тем, как и в случае с Европой, мнения посланников часто основывались на усвоенных ещё до поездки стереотипах, и только от их личных качеств зависело, могли ли они преодолеть влияние устоявшихся клише[1356].
Что характерно, предшественники Брауна видели в России времён Николая I совсем иное — быстрое развитие транспорта, восприимчивость к технологическим инновациям, высокий уровень науки и университетского образования и относились к России весьма доброжелательно[1357].
Дело в том, что Браун отправился в Россию в разгар антироссий-ских настроений, вызванных подавлением русскими войсками венгерского восстания и триумфальной поездкой по США одного из руководителей восставших венгров Лайоша Кошута. Именно тогда в США начинают публиковаться откровенно антирусские тексты. В 1852 году вышла книга никогда не бывавшего в России Генри У. Дэвиса «Война Ормудза и Аримана в девятнадцатом веке», в которой в оригинальной форме развивалась мысль А. де Токвиля о перспективах развития США и России, но Россия в более заострённой форме представлялась воплощением сил зла, Америка — сил добра[1358].
Как и в Западной Европе, в США Российскую империю воспринимали по принципу бинарных оппозиций. Как и европейцы, американцы фиксировали внимание не на сходствах, а на различиях между их собственной страной и Россией. Если нужно было найти сходство, они обращали внимание на Великобританию и Францию; если же нужно было найти пример общества, противоположного американскому, тогда их взор устремлялся на Россию.
В конце XIX века возможности для непосредственного и опосредованного узнавания России в США значительно расширились, однако, как и в случае с Европой, уровень стереотипизации не снижался, а старые стереотипы накладывались на новые. Как отмечает отечественный американист В.И. Журавлёва, это объясняется активным использованием российской «повестки дня» для обсуждения наиболее острых вопросов национального развития Соединённых Штатов с целью укрепления их веры в преимущества американской модели развития, а также стремлением к переделыванию России, превращавшейся в один из объектов миссии США по реформированию мира. Именно в это время происходит превращение России в значимого
Однако если вплоть до начала XX века русофобская риторика не оказывала влияния на внешнюю политику США, то с рубежа веков всё меняется. В условиях распространения англо- и японофильских чувств, русофобские настроения стали преобладающими как на общественном, так и на государственном уровне. Именно тогда обретают законченные очертания долгосрочные американские мифы о России и стереотипы её восприятия, сохранившие своё значение вплоть до настоящего времени[1360].
В начале XX века на страницах американских газет и журналов впервые развернулась своеобразная имиджевая война против России, проявившаяся в публикации антирусских карикатур. Важнейшим инструментом этой войны стала дезинформация[1361]. Теперь Россия начинает использоваться в качестве антиобраза, «тёмного двойника» Америки[1362].
С конца XIX века США делают ставку на вытеснение России из всех зон и регионов, в геостратегическом отношении имеющих либо непосредственное, либо важное в долгосрочной перспективе значение для страны, откровенно претендовавшей на мировое господство. Несмотря на то, что речь ещё не шла о противоборстве систем и столкновении мессианских идей, американцы уже не различали, где Россия вела оборонительную политику, а где наступательную, и относили её к числу стран с «испорченной» репутацией[1363].
В начале XX столетия был развенчан «миф об исторической дружбе» между двумя странами. С этого момента интерпретация истории оказания помощи Российской империей правительству Авраама Линкольна в годы Гражданской войны между Севером и Югом зависела от климата российско-американских отношений. Уже с начала XX века история о визите в США в 1863–1864 годах двух русских эскадр к берегам Нью-Йорка и Сан-Франциско превращается в своеобразный индикатор состояния двусторонних отношений[1364].
В XX столетии американская русофобия, по мнению Г. Метта-на, опирается на «динамический синтез либерально-демократической французской, империалистической и немецкой русофобии». При этом, подчёркивает исследователь, в своём неприятии России и всего русского американцы пошли гораздо дальше французов, немцев и англичан. У французов американцы позаимствовали философию и принципы: идеи свободы, демократии и прав человека; у англичан — цели: владычество на море и выход на основные континентальные рынки, а также стратегию: военное превосходство и контроль средств связи с помощью «мягкой силы». От немцев США унаследовали «великолепный инструментарий — разработанную нацистами технику массовой пропаганды и идеологический мотив борьбы с могучим противником — советским большевизмом»[1365].
При этом на протяжении всего XX столетия образ России в американском сознании оставался амбивалентным, сочетавшим в себе эйфорию относительно ценностей универсализма, миф об «извечной Руси», надежды на скорую «вестернизацию» России и пессимизм по поводу её «восточности»[1366].
Важно понимать, что американцы оказались особенно зависимыми от созданного ими (и европейцами) образа России. После Второй мировой войны каждый спор с участием Советского Союза США рассматривали как перетягивание каната с экзистенциальным врагом, причём независимо от насущных интересов Америки и реальной ситуации на местах[1367]. Как отмечает Л. Вульф, «вне всякого сомнения, Россия покоряла наше воображение, господствовала в наших страхах и фантазиях и помогала нам ощущать свою принадлежность Америке и Западу в целом»[1368].