— Ты есть бандит! Тебя надо стрелять! Ты был с ним. — Он указал плеткой на Гущева. — Карцер!

Терехов подбежал к Наде и потащил ее по лестнице в подвал, втолкнул в сколоченный в человеческий, рост ящик и злорадно крикнул:

— Заговоришь, стерва!

Через минуту откуда-то сверху хлынула вода. До утра простояла Туганова под холодным душем. Когда ящик открыли, девушка была без чувств.

Очнулась Надя в подвале. Открыв глаза, увидела склонившуюся над ней Лидию Ивановну Горохову, мужа которой встречала в партизанском отряде.

Лидия Ивановна обтерла ей лицо, накрыла своей шалью. До конца дня Туганову не трогали. Не вызывали ее и в последующие дни. «Наверное, отступились», — подумала Надя. Но она ошиблась.

В ночь на 23 января 1944 года всех, кто был в подвале, раздетыми, со связанными руками, повели в дом напротив. Узники знали: из этого здания увозят на расстрел.

Надю охватил страх — бил озноб, не хотела плакать, но слезы так и текли.

— Крепись, Надюшка, — услышала она знакомый голос. Прислонившись к стене, стоял Гущев. Его невозможно было узнать, так он был истерзан пытками.

В помещение ввалились пьяные гитлеровцы и Терехов. Арестованных вытолкали прикладами на улицу, посадили в машину и повезли в Терпицкий лес. Рядом с Надей сел Терехов, прошипел:

— Сам расстреляю.

Первой взяли из машины Лидию Ивановну. Раздался выстрел. Затем Терехов вытолкал Надю… Остановились у неглубокого окопа. На дне его лежала Лидия Ивановна, уткнувшись лицом в снег. Дулом пистолета палач откинул тугую косу. Надя хотела крикнуть: «Прощайте, Сережа!» — но не успела…

Оказывается, и палач может ошибиться. Упругая, толстая коса отодвинула дуло пистолета, и пуля, не задев жизненных центров, вышла через правую щеку. Вскоре Надя очнулась. В голове звенело, ее было не оторвать от земли. Наверху рядом звучали выстрелы. Кто-то кричал: «Бей, фашистская сволочь!» Потом все стихло. И вдруг она почувствовала, что ее тащат за ноги, подумала: «Сейчас добьют». Гитлеровец снял с Нади сапоги и отошел. Надя снова потеряла сознание, а когда пришла в себя, гитлеровцев уже не было.

Туганова хотела подняться, но руки… Руки были связаны за спиной, а ремень никак не удавалось развязать. Наконец удалось. Она поползла вдоль окопа, отыскала Сергея Гущева, стала тормошить и звать его, но он был мертвым. Вдруг рядом загудела машина. Надя уткнулась лицом в снег, замерла. Снова выстрелы. Потом — чей-то голос:

— Утром окоп зарыть!

Надя слышала, как постепенно стих гул мотора. Она перевернулась и долго лежала на спине, не шевелясь, всматривалась в темное, бесконечное морозное небо, на котором проступали дрожащие от холода звезды. А в ушах все еще звучало: «Утром окоп зарыть». Эти слова заставили наконец подняться. Собрав в окопе разное тряпье, Надя замотала им ноги, сняла с Гущева пиджак, который оказался ей по колено, укутала лицо и голову старой шалью Лидии Ивановны и с трудом выползла из ямы.

Было утро, когда Туганова добралась до большака. В глазах стояли черные круги, при каждом неосторожном шаге в голове вспыхивали огненные искры. Надя останавливалась, пережидала, когда все пройдет. Впереди замелькали черные точки. Надя, пошатываясь, побрела им навстречу. Когда они приблизились, увидела: гитлеровцы. Схватившись за животы и приседая, солдаты громко захохотали, указывая на нее пальцами. Поравнявшись, один из них толкнул девушку в плечо и крикнул:

— Дряхлый русский бабка!

Надя упала в снег, попыталась подняться и не могла. Невероятным усилием она все же заставила себя встать и пойти.

Чудом дотащилась до родного дома.