— С паролем потом! А кто этот он? Кто?! Говори! — здесь уже терпение иссякло у Федорова.
— Лейтенант Клюгер из тайной полевой полиции ГФП 312.
— Кто?! — в один голос воскликнули Федоров и Иванов.
Лейтенант Клюгер, неведомые Ибрагим с дядей Колей, ГФП — все это смешалось в головах контрразведчиков. Очередная их попытка расшифровать записку также ни к чему не привила, и они вынуждены были вызвать шифровальщика. Работа над ней у него не заняла много времени, шифр оказался не сложный, и ему не составило труда установить содержание записки. Разгадка лежала на поверхности и потрясла Иванова и Федорова.
Спустя пять месяцев с момента потери связи с зафронтовым разведчиком Агаповым-лейтенантом Ибрагимом Аганиным он возвратился из небытия.
За эти месяцы он прожил две невероятные и полные смертельной опасности жизни. Одна из которых могла оборваться уже на первом его шаге…
23 февраля 1942 года, на рассвете он, преодолев линию фронта, ввалился к военному коменданту, занимавшему бывший сельсовет села Амвросиевки. В тесной комнате на лавке сидели двое таких же, как Ибрагим Аганин — лейтенант Отто Вебер, счастливцев, сумевших живыми вырваться из «сталинградского котла», об этом говорили их обмороженные лица, руки и одежда с чужого плеча. Присев рядом с ними, он, чтобы не уснуть, пощипывал себя за подбородок. Наконец подошел его черед. Стараясь сохранить твердый шаг, Ибрагим вошел в кабинет коменданта.
С наспех побеленных стен на него подозрительно косились с портретов фюрер — Гитлер и «железный канцлер» — Бисмарк, в углу сердито потрескивала поленьями русская печка-буржуйка. Справа от нее, у окна за колченогим столом восседал военный комендант — худощавый, застегнутый на все пуговицы майор с землистым от бессонницы лицом.
Ибрагим подтянулся, представился и затем положил на стол личные документы и карту 134-го пехотного полка. Она не произвела впечатления на майора, на его лице не дрогнул ни один мускул, а в усталых глазах отсутствовал какой-либо интерес. За последние недели перед ним прошли десятки, сотни солдат и офицеров, вырвавшихся из окружения. Голодные, обмороженные, с гноящимися ранами, потерявшие человеческий облик, они требовали от него только одного — немедленной помощи. Лейтенант ничего не просил, снял шинель, швырнул на стул и принялся расстегивать китель. Резкое слово застыло на губах коменданта, недоумение в глазах сменилось изумлением, когда из-под кителя показалось знамя 134-го пехотного полка.
Старый служака, успевший повоевать на фронтах Первой мировой войны, преобразился, его лицо затвердело, плечи расправились, в глазах появился стальной блеск. Он поднялся с кресла, одернул китель и отдал воинское приветствие этому святому для человека в погонах высшему символу воинской чести и доблести. Бережно приняв знамя у Аганина, комендант представился как Вернер Фогель.
Ибрагим опустился на стул, смертельная усталость и слабость снова дали о себе знать. Перед глазами поплыли комендант, портреты Гитлера, Бисмарка, усилием воли ему удалось собраться с силами, и силуэт Фогеля перестал двоиться. Сложив знамя, карту и печать 134-го полка в сейф, майор возвратился к столу, сел в кресло и взял в руки личные документы Вебера.
Удивленный возглас Фогеля заставил Ибрагима встрепенуться, в следующее мгновение его бросило в жар. Произошло невероятное, оказалось, что комендант долгое время служил под началом дяди Отто Вебера — командира полка полковника Вебера. Такого поворота событий не могли предвидеть ни Селивановский, ни Ильин, на первом своем шаге Ибрагим оказался на грани провала. Из жара его снова бросило в холод, лицо исказила гримаса, взгляд упал на массивную пепельницу, одно стремительное движение, и с майором было бы покончено. Фогель не заметил перемены, произошедшей в лейтенанте, открыл сервант, выставил на стол бутылку шнапса, разлил по рюмкам и предложил тост за возвращение из русского ада. Они выпили, комендант расчувствовался и обратился к воспоминаниям о службе под началом полковника Вебера. Вместе они прошли боевой путь от Харькова до Сталинграда, в ноябре 1942 года Фогель получил тяжелое ранение и после завершения лечения получил назначение на должность коменданта в Амвросиевку. Отдавшись во власть воспоминаний, комендант говорил без умолку. Ибрагим все чаще терял нить разговора, его начало лихорадить. Пот солеными ручейками струился по лицу, китель превращался в мокрую тряпку, перед глазами поплыли разноцветные круги, сознание покинуло его. Он не помнил, как Фогель вместе с подчиненными вынесли его из кабинета и уложили в машину.
В себя Ибрагим пришел на третьи сутки в палате госпиталя. Двустороннее воспаление легких едва не привело его к смерти, спасли крепкое здоровье и своевременная помощь врачей. Он был помещен в офицерскую палату, и для него потянулись похожие один на другой дни. Застуженные голосовые связки позволяли ему до поры до времени хранить молчание и продолжать вживаться в образ Отто Вебера. И здесь были важны детали, которые бы спасли от провала. Ибрагим как губка впитывал то, чем жили соседи по палате: последние анекдоты, последние фильмы, последние слухи и, конечно же, подвиги кумиров. В начале марта он поднялся на ноги, отказался продолжать лечение и настоял на выписке.
9 марта, получив документы и право на отпуск при части, Ибрагим знакомым маршрутом отправился в Амвросиевку. За то время, что он находился в госпитале, в комендатуре мало что изменилось, разве что в коридоре и приемной майора Фогеля было не столь многолюдно, как раньше. Командование группы армий «Юг», получив подкрепление, ценой огромных потерь сумело остановить наступление Южного и Юго-Западного фронтов Красной армии. Измотанные многодневными боями, советские войска взяли паузу, чтобы перегруппироваться и пополниться свежими силами. Линия фронта стабилизировалась от Таганрога до Славянска, и в сражении наступило временное затишье. Работа комендатуры и сама служба Фогеля возвратились в рутинное русло и свелись к поддержанию порядка в тылу войск.
Подарок от Ибрагима — бутылка настоящего французского коньяка и копченая свинина — заставили Фогеля на время забыть о службе. Он достал из серванта рюмки, ножи, вилки и пригласил Ибрагима к столу. Первый тост комендант поднял за победу Германии над большевистской Россией, затем — за возвращение в боевой строй лейтенанта Вебера, и тут в его голосе зазвучали скорбные нотки. Он сообщил печальную весть, несколько ней назад героически погиб полковник Вебер. Ибрагим с трудом мог сдержать вздох облегчения, угроза провала миновала. Дальше разговор зашел о будущей службе, и здесь в судьбе разведчика произошел крутой поворот. Комендант, проникшись симпатией к племяннику бывшего командира, включил все свои связи и пристроил его в «теплое место» — тайную полевую позицию (Geheime Feldpolizei). О такой фантастической удаче как Селивановский, так и Ильин с Федоровым могли только мечтать, до 1943 года об этой спецслужбе Германии у них имелись лишь отрывочные сведения.
Затянувшийся обед закончился тем, что Фогель оформил Аганину пропуск на проход, проезд в полосе 30-го армейского корпуса и предписание на имя начальника группы ГФП 721 фельдполицай — комиссара Альфреда Майснера, а затем вызвал дежурную машину. Ибрагим занял место в кабине и к вечеру уже стоял на КПП группы. Она располагалась в Сталине (Донецке), была придана 6-й армии и действовала на территории Ростовской, Ворошиловградской (Луганской) и Сталинской (Донецкой) областей. С января 1943 года ее штаб-квартира занимала приземистое, будто вросшее в землю, пятиэтажное здание бывшего отделения госбанка. Оно было окружено двумя рядами колючей проволоки, по углам периметра высились сторожевые вышки, на них круглосуточно несли службу часовые.
Ибрагим предъявил личные документы и предписание дежурному по КПП. Тот, проверив их, сопроводил его в приемную Майснера. Ее стены пестрели плакатами, призывавшими к бдительности и требовавшими безжалостно уничтожать агентов большевиков. Открыв дверь, Аганин перешагнул порог и оказался в просторном кабинете. Обстановка в нем разительно отличалась от той, что была у коменданта Фогеля. Дорогая мебель, картины из местного музея, массивная бронзовая люстра и ваза с фруктами на столе говорили о том, что хозяин кабинета далеко не аскет и не отказывает себе ни в чем. Невысокого роста, с брюшком, холеной физиономией, с неизменной а-ля фюрер щеточкой усов под длинным носом, Майснер величественно восседал в кресле под парадным портретом Гитлера. Не вдаваясь в подробности службы лейтенанта Вебера; здесь свою роль сыграла протекция Фогеля, он определил его на должность главного переводчика. Ибрагим был первым советским зафронтовым разведчиком, который проник не просто в агентурный аппарат ГФП, а стал ее кадровым сотрудникам и получил прямой доступ к секретам. Он ликовал в душе и не предполагал, что скоро перед ним разверзнется земной ад.
Произошло это уже на следующий день, Майснер привлек Ибрагима к допросу захваченного в плен советского разведчика. Дверь в камеру распахнулась, в нос шибануло зловонными запахами человеческого пота и нечистот. Ибрагим перешагнул порог и оказался в каменном мешке, а когда глаза освоились с полумраком, с трудом сдержал рвущийся из груди полный боли и ужаса стон. На деревянном столе лежал распятый человек, с него лохмотьями свисали одежда и кожа, под ним на полу расплывались лужи крови и воды. Над пленным нависал Майснер и требовал сообщить явки в Донецке и назвать пароли, но так и не услышал ответа. Пытка продолжилась. Ибрагим как автомат повторял вопросы, но не получал ответов. Майснер пришел в ярость, схватил металлический прут и принялся бить по голове разведчика, пока она не превратилась в кровавое месиво.
Ибрагим потерял счет времени, плохо помнил, как выбрался из камеры, как поднялся к себе в комнату и там без сил рухнул на кровать. Перед глазами стояло искаженное невыносимой болью лицо разведчика, оно напоминало ему черты старшего брата Мухамедши, командира танка, пропавшего без вести под Донецком летом прошлого года. Этот кошмар преследовал Ибрагима всю ночь и не оставлял днем. Он сгорал от ненависти и искал возможность разрядить обойму пистолета в Майснера. И только разум разведчика удержал его от безрассудного шага, но и дальше терпеть эту душевную боль у него все меньше оставалось сил. Ибрагим искал выход и нашел. Он брался исполнять всю канцелярскую работу и не считался со временем, когда требовалась подготовить докладную «наверх». Его прилежание, каллиграфический почерк не остались без внимания Майснера, и новое назначение на должность начальника канцелярии ГФП 721 не заставило себя долго ждать. В глазах «сослуживцев» Ибрагим выглядел слабаком и получил презрительную кличку «Отто бумажная мышь». Это его не смущало, главное состояло в том, что ему удалось избавиться от кошмара допросов и получить доступ к секретам группы. Окончательно легализовавшись, он посчитал, что настало время выходить на связь с Центром.
В первый же выходной день Ибрагим покинул расположение группы и, проверяясь по дороге, направился по известному адресу, на окраину Донецка, где в частном доме проживала тетя Фатима с племянницей. Встреча с ними оставила в душе разведчика горький осадок. Страх смерти сковал их, и тогда ему пришлось прибегнуть к угрозам. Фатима приняла сообщение для Селивановского, в нем Ибрагим зашифровал собранные разведданные и высказал просьбу сменить связника и назначить новое место явки.