Прядко занял место за столом, пытался поймать взгляд Иванова и порывался спросить о судьбе Селивановского и Рязанцева. Но Ивонин не выпускал инициативу из своих рук и потянулся к фляжке с водкой. Иванов покачал головой.

— Леонид Георгиевич, так ведь положено. Это же сто граммов наркомовских. Сам Верховный разрешил! — настаивал Ивонин.

— Нет, нет, Толя. Я знаю тебя, где сто граммов, там и прицеп найдется.

— Ладно, обойдемся без прицепа, но хотя бы по пять капель за встречу.

— Давай в следующий раз, Толя. Нас с Петром ждет Никифоров, а он, сам знаешь, как к этому относится.

— Леонид Георгиевич, а Никифоров, он что, вместо Николая Николаевича Селивановского? — решился спросить Прядко.

— Нет. Никифоров — начальник отдела Смерш армии. А Николай Николаевич с мая этого года уже служит в Москве.

— Пошел на повышение?

— Да, стал заместителем руководителя Смерш!

— Ничего себе!

— Так что абверу скоро будут кранты! — без тени сомнений заявил Ивонин и поинтересовался: — Петро, как там у вас… тьфу ты… у них, они как, почувствовали нашу лапу на своей шкуре?

— Почувствовали, почувствовали, только клочья летят, — заверил Прядко.

— И это только начало. У нас таких волкодавов, как Леонид Георгиевич, все больше и больше!

— Ну перестань, перестань, Толя, — смутился Иванов, но признал: — Военная контрразведка сейчас — сила, и это факт.

— Леонид Георгиевич, а что слышно про Павла Андреевича Рязанцева? Как он? — вернулся Прядко к вопросу, не дававшему ему покоя.

На лицо Иванова набежала тень, он глухо произнес:

— Пропал без вести.

— Когда? Где?

— В мае сорок второго во время нашего отступления под Харьковом.

— Замечательный был человек, — печально обронил Прядко.