— Никакие, но мы этого не знали и начали проверку. Откуда, вы говорите, они приехали?

— Приднестровье, — ляпнул Горислав Борисович, прежде чем сообразил, что недаром ему был преподан урок педагогической провокации.

— Да, конечно, деревня Парканы… — произнёс майор название, которое Горислав Борисович высмотрел когда-то на карте. — А сами-то вы в Приднестровье бывали?

— Давно, ещё в советские времена, школьником. Меня родители на юг возили, гайморит лечить, в Каролина-Бугаз. А там круиз был, на «Ракете» по Днестру: от Белгород-Днестровского к Тирасполю, потом Рыбница, а дальше — не помню… Я ещё удивлялся, что Днестр такой узкий по сравнению с Невой.

— А в Парканах, значит, не были?

— Не помню. Нет, наверное, это же деревня, а там остановки вроде бы только в городах.

— Жаль, что не помните. Парканы — деревня болгарская, и живёт в ней десять тысяч человек, побольше, чем в ином городе. Это же Приднестровье, плотность населения, что в Китае. И откуда там взяться кондовому русскому мужику? Конечно, русских даже в Парканах полно, но чтобы вот такой, лапотник! И говор у него новгородский, а подпись с ером. Но это мы уже потом выяснили, про лапти и говор. А сначала мы обычный запрос послали в Парканы. Приднестровье — республика непризнанная, но это — смотря кем. У нашего ведомства с приднестровскими коллегами прекрасные отношения. Послали запрос, получили ответ: «Не было никогда в Приднестровье Платона Савостина, и Феоктисты Савостиной — тоже». Имена редкие, да и фамилия — не Ивановы, так что проверить нетрудно. Тут-то мы и начали разрабатывать Савостиных как следует. И, представьте себе, нашли! Гляньте, это выписки из книг Ефимковской сельской церкви: Девятого ноября 1854 года венчан Савостин Платон Власов с девицей Феоктистой. Знакомые всё лица, не правда ли? Через год у них в семье прибавление — крестят младенца Никиту. Ещё через годик — Александру. В пятьдесят девятом году — второй сынок: Димитрий. Четыре всего года прожил, бедняжка, вот запись об отпевании. Вы его застали живым-то?

— Нет…

— Верю. Когда вы говорите правду, это сразу заметно. Схоронили Савостины Митрошеньку, а что дальше? А дальше — ничего. Как отрезало. Ни в Княжеве, ни в Ефимкове никаких Савостиных нет. И всё же отыскался след Тарасов! Год одна тысяча девятьсот девяносто пятый… ефимковский храм порушен, так что запись в книгах районной церкви: «Крещается раб Божий Николай». А родители у него всё те же, Платон и Феоктиста Савостины. Словно и не постарели за сто тридцать лет. Потом, уже в наши дни, видим запись о венчании Александры Савостиной с Сергеем Лóпастовым. Аккуратная запись, даже ударение где надо поставлено. Через годик и у них сын — Митрошка. Видно, крепко имя в семейную память запало. Что скажете?

— Что вам от меня нужно? — хрипло спросил Горислав Борисович.

— Правду, только правду, какой бы удивительной она ни была. Ведь это вы привели их сюда или, по крайней мере, встретили их здесь, вы устраивали их на новом месте и представляли беженцами из Приднестровья. Кстати, именно в это время вы заработали прозвище Кладовщик. Монетки-то из того же времени, что и Савостины.

— Не хотите же вы сказать, будто я их у Савостиных украл?

— Ни в коем случае. А действительно, как вы их заработали, если не секрет?

— Платками торговал на рынке. Мадаполамовыми.

— И снова — верю. Где вы работали, я знаю… платки вам, небось, в счёт зарплаты втюхивали?

— Совершенно верно.

— На нашем рынке такой платок продать — проблема. А году этак в тысяча восемьсот забытом — с руками оторвут. И заплатят теми самыми нумизматическими редкостями. Так что тут всё сходится. Год тысяча восемьсот шестьдесят третий?

Горислав Борисович убито кивнул.

— И как вы туда попадаете?

— Не знаю! — Горислав Борисович готов был заплакать. — Честное слово, не знаю! Шёл себе по дороге — и пришёл.