Помимо этого, у Верховного командования имелись свои причины подозрительно относиться к презренному окружению Александры Федоровны. Поэтому всякий раз, как царица приезжала к мужу, в Ставке царило большое беспокойство. Опыт, проведенный по инициативе морского министра адмирала Григоровича, не оставил никаких сомнений в том, насколько обоснованными были эти опасения.
Адмирал был предан царю, но сомнения и подозрения так измучили его, что, не в силах больше этого вынести, он решил, что патриотический долг обязывает его проверить слухи о проникновении немецких шпионов в Царское Село. В ответ на настойчивые запросы из Царского Села о дате одной морской операции он сообщил ложные сведения о времени отплытия нескольких русских крейсеров. И точно – немецкая эскадра появилась в намеченный час именно в том месте, где должны были находиться русские крейсера.
Постепенно все государственные дела оказались в руках царицы, которая почти ежедневно совещалась с Распутиным и Анной Вырубовой. В то же время поползли слухи, что Распутин требует от царицы совсем избавиться от царя и объявить себя регентшей империи. Очевидно, царь становился помехой, опасным препятствием на пути планов распутинской клики. Распутину требовалось держать царя под своим контролем и наблюдением. В этом ему помогал его приятель, тибетский знахарь Бадмаев. Будучи самым влиятельным человеком в распутинской клике, этот тибетский врач лечил своих пациентов травами, кореньями и мазями; он утверждал, что знает древние медицинские секреты страны далай-ламы, и у него было много пациентов в Петрограде, безгранично доверявших ему. В минуту откровенности Распутин сказал Юсупову, что некоторые из бадмаевских кореньев и трав могут «вызвать душевный паралич, а также останавливать либо усиливать кровотечения». Можно ли было найти более двусмысленный пример бадмаевского целительства, чем царя с его блуждающим взглядом и беспомощной улыбкой? А ведь именно в то время царица в своих письмах неоднократно напоминала, чтобы царь принимал «капли, прописанные Бадмаевым».
Как же ко всему этому относился царь? Какова была его роль в разворачивавшейся драме? Обычно считается, что царь был так же убежден в святости и мудрости «друга», как и царица. Императорская чета действительно не любила людей своего круга и предпочитала им «простых людей». Поближе сойтись с людьми, не принадлежащими к интеллигенции, профессиональным политикам и государственным деятелям, было давней мечтой Николая II, и он очень любил поговорить об этом со своей матерью, вдовствующей царицей Марией Федоровной.
Распутин поступил очень расчетливо, придя во дворец в одежде мужика и ведя себя соответственно. «Святой черт», наделенный почти сверхъестественной интуицией, быстро проник в образ мысли императорской четы. Он никогда не льстил им. Ловкий проходимец никогда не расставался со своим зипуном, подпоясанной рубахой, смазными сапогами и неопрятной бородой, зная, как все это импонирует императору и его супруге. Царь и царица считали, что истинно русский народ говорит с ними голосом одного из своих неграмотных сыновей. У Распутина не было политической программы. Он просто проповедовал мистическую веру в Царя как в помазанника Божьего. Он убедил царственную чету, что в его лице они имеют дело с русским народом, как таковым, в то время как представители крестьянства в Думе – не более чем подставные лица и марионетки дворянства. Однако в реальности чем дальше Россия удалялась от царской мечты о самодержавном, православном Московском царстве, тем шире и глубже становилась пропасть, отделявшая царя от народа. В конце концов сосуществование России и Николая II стало совсем невозможным, поскольку царь настойчиво пользовался своими прерогативами для того, чтобы разрушить живой организм империи ради своей абсурдной фантазии. Царь твердо верил, что должен свято хранить клятву, которую дал Александру III перед его смертью, – «достойно нести бремя абсолютной монархии».
При этом царь и царица разительно отличались в своем отношении к власти. Александра Федоровна была амбициозной женщиной, абсолютно уверенной в своих царских правах. Николай II нес бремя власти с большой неохотой. Он всегда помнил, что «был рожден в день праздника многострадальца Иова». Коковцов, близко знакомый с императором, утверждал, что Николай II по своей природе был бы превосходным конституционным монархом. Но из-за своего упрямства он продолжал вести себя как самодержец даже после того, как даровал России конституцию. Возможно, даже причина его бесстрастности в тот момент, когда он наконец был вынужден отречься от престола, заключалась в том, что он увидел промысел Божий в избавлении от обузы власти, которую не мог сложить с себя добровольно, поскольку был связан клятвой «помазанника Божьего». Выполнение ежедневных обязанностей монарха Николай считал невыносимо утомительным и не имел желания бороться за упущенную власть. Это я могу утверждать со всей определенностью, поскольку после падения монархии императорская семья оказалась на моем попечении и у меня была возможность наблюдать за поведением как Александры Федоровны, так и Николая II.
Хотя Николай II превосходно знал о выходках Распутина, он не понимал, что вне стен дворца они причиняют короне куда больший ущерб, чем любая революционная пропаганда, и даже те самые круги, которые столетиями служили опорой монархии, испытали глубокое потрясение и отчуждение. Но царь не имел возможности удалить Распутина от постели больного царевича. Источник влияния Распутина лежал в интимных отношениях между царем и царицей. По причинам, которые я не волен разглашать, царь полагал, что он обязан уступать Александре Федоровне во всем, когда речь шла о наследнике. Даже если бы царю хватило здравого смысла доверить жизнь ребенка заботе компетентных врачей, императрица с ее верой в целительную силу Распутина все равно бы добилась своего.
Нужно ли говорить, что пребывание Распутина во дворце и его поведение в целом были слишком лакомыми темами, чтобы пройти мимо внимания публики? Слухи распространялись как лесной пожар, понемногу просачиваясь даже в печать. Императорская чета была недовольна таким интересом к ее личным делам. Сфера же влияния Распутина тем временем становилась все шире. В различные учреждения за всяческими милостями обращались просители с безграмотными, накорябанными карандашом записками от Распутина. Оргии и пьяные эскапады Распутина становились известны всей стране. Несмотря на усилия царицы укрыть Распутина от внимания общественности, его скандалы с церковным руководством получили широкую огласку. Его имя постоянно всплывало на думских сессиях. Распутин обращался к министрам и высокопоставленным чиновникам все более нагло и надменно. Приходя в ярость при малейших проявлениях неуважения, он терроризировал царицу, угрожая вернуться в родную деревню.
Коковцов, ставший премьер-министром после смерти Столыпина, из-за Распутина был вынужден подать в отставку. В своих мемуарах он оправдывает царя, однако пишет о «власти темных сил» в императорском дворце и о ее трагических последствиях. В самом начале своего пребывания в должности премьера Коковцов пользовался расположением царицы, которая считала его неспособным на независимые поступки. Но как и большинство ответственных государственных служащих, он не мог потерпеть присутствия Распутина во дворце и его растущего влияния. В феврале 1912 г, когда положение Распутина при дворе стало темой бурных дискуссий в Третьей Думе, Коковцов получил приглашение от вдовствующей царицы. «Разговор, который состоялся 13 февраля и длился полтора часа, был посвящен исключительно Распутину, – пишет он в своих мемуарах. – Я ответил на все вопросы престарелой царицы и откровенно рассказал ей обо всем, что знал, ничего не скрывая и не пытаясь преуменьшить опасности положения, при котором частная жизнь императорской семьи становилась достоянием гласности, а самые интимные ее стороны превращались во всех слоях общества в предмет безжалостной клеветы и безответственных сплетен. Царица горько расплакалась и обещала переговорить с сыном, однако, добавив: «Моя несчастная невестка не может понять, что навлекает гибель на себя и династию. Она глубоко верит в святость этой темной личности, и никто из нас не в силах предотвратить катастрофу». Ее слова оказались пророческими. Вдовствующая царица умоляла Коковцова сказать царю правду. В апреле, имея при себе все доказательства, Коковцов пришел к Николаю II с докладом, на который царь никак не отреагировал. Вот что Коковцов пишет об итогах этой аудиенции: «…Все неожиданно изменилось после визита ко мне Распутина 15 апреля 1912 года[52] и моего последующего доклада царю. С того момента моя отставка стала неизбежной. Его величество в течение двух следующих лет сохранял ко мне внешнее расположение, но царица изменила свое отношение почти сразу после моего доклада царю о визите Распутина… Мое неодобрительное отношение к пребыванию последнего во дворце стало решающим фактором».
29 января 1914 г. Коковцов получил титул графа и без всяких видимых причин был неожиданно отправлен в отставку. Вдовствующая царица Мария Федоровна, сильно встревоженная его смещением, сразу же переговорила с Коковцовым. «Выслушав мои объяснения, – говорит Коковцов в своих мемуарах, – царица долго молчала, а затем расплакалась и сказала мне: «Я знаю, вы честный человек и не желаете зла моему сыну. Поэтому вы можете понять, как я опасаюсь будущего и какие мрачные предчувствия меня одолевают. Моя невестка не любит меня и думает, будто я лишь ревностно защищаю свои права. Она не может понять, что все мои мысли – лишь о счастье сына и что я вижу, как мы несемся навстречу катастрофе, в то время как царь прислушивается только к голосу льстецов. Теперь, когда вы свободны, почему бы вам не сказать царю все, что вы думаете, и не предупредить его, пока еще не поздно?»
Отставка Коковцова стала личным триумфом Распутина, поскольку не имелось иных причин, помимо недовольства Распутина, для смещения этого преданного государственного деятеля, который всегда лояльно относился к Думе.
Дума заняла непримиримую позицию в отношении Распутина, и поэтому вполне естественно, что царица и ее окружение делали все возможное, чтобы подорвать престиж Думы.
Нет сомнения, что патологическая абсурдность распутинщины в обычных условиях не смогла бы помешать стремительному экономическому и политическому развитию России, но в военное время стране бы пришлось нелегко.
Я уже говорил, что Распутин яростно выступал против войны. Но в критические дни июля 1914 г. Распутина не было рядом с его царственными покровителями.
Мой друг Суханов, депутат Думы от Тобольской губернии (родной губернии Распутина), показывал мне копию телеграммы, которую Распутин послал царю по прямому проводу: «Не объявляй войны, – говорилось в ней, – прогони Николашку… если объявишь войну, зло падет на тебя и царевича». Во время расследования убийства императорской семьи, проведенного летом 1918 г., дочь Распутина Матрена свидетельствовала о том же самом:
«Мой отец был решительно настроен против войны с Германией. Когда началась война, он лежал раненый[53] в Тюмени. Его величество послал ему много телеграмм, спрашивая совета… Отец настойчиво советовал ему «проявить твердость» и не объявлять войны. В то время я была рядом с ним и видела и телеграммы царя, и ответы отца. Все это так расстроило его, что из раны вновь началось кровотечение».
Мы сделаем еще один шаг, ознакомившись со свидетельством полицейского чиновника, следившего за Распутиным: «В середине 1916 г. мне довелось слышать его слова: «Если бы та потаскуха не пырнула меня ножом, никакой войны бы вовсе не было, я бы не допустил ее». Кроме того, он открыто заявлял, что пришла пора положить войне конец: «Сдается мне, что пролито уже достаточно крови, немцы перестали быть опасными, сейчас они слабые». Его идея заключалась в том, что нам следует заключить мир с Германией».
Сам царь в те критические дни перед объявлением войны разрывался от нерешительности; он не жалел усилий для того, чтобы предотвратить неизбежное. В одном отношении он оставался превыше всяческих упреков: этот трагический человек любил свою страну с безграничной преданностью и не пытался получить передышку ценой капитуляции перед кайзером. Если бы Николай II больше заботился о собственном благополучии, чем о чести и достоинстве России, он мог бы помириться с кайзером. В 1915 г, оказавшемся особенно трудным для России, немцы обратились к царю с очень выгодными условиями мира, по которым царь получал бы служившие предметом бесчисленных споров Дарданеллы и вожделенный Босфор. Но русский царь даже не снизошел до ответа.
Мне кажется, что царица искренне пыталась полюбить Россию, но ту Россию, которая существовала в ее воображении и в которой ее сын правил бы как самодержец. Ради этого мифа она изо всех сил противостояла реальной России.
Многое свидетельствует о том, что к ноябрю 1916 г. царь устал от Распутина и всех его протеже. Поведение Распутина становилось все более наглым, и в ряде случаев он открыто перечил желаниям царя. Не нужно было хорошо знать царя, чтобы видеть, что он больше не доверяет Распутину.