Сами по себе все эти военные приготовления не привели бы ко Второй мировой войне, если бы союзники, в частности Франция, столь упорно не отказывались пересмотреть и своевременно облегчить невыносимые условия «мира, продолжившего войну».
Невозможность найти выход из этого психологического тупика способствовала распространению ненависти и в конечном счете облегчила Гитлеру приход к власти. Можно даже сказать, что Гитлер был порожден Версальским мирным договором.
В 1923 г, после того как французы оккупировали Рур, а Германию поразил жестокий финансовый кризис в результате фантастических репараций, которые она выплачивала союзникам, Адольф Гитлер и генерал Эрих Людендорф попытались захватить власть в Баварии. Этот так называемый «пивной путч» в Мюнхене через три дня завершился провалом. Сам Гитлер был приговорен к пяти годам заключения, но через год помилован и вышел из тюрьмы, написав там «Майн кампф». Ненависть к союзникам быстро набирала силу, и вскоре Гитлер проникся убеждением, что может выполнить свою национал-социалистическую программу. В сжатом виде он изложил эту программу на своем процессе в Лейпцигском суде: «Да, я пользуюсь всеми правами гражданина, которыми обладаю согласно демократической Веймарской конституции, чтобы уничтожить презираемую мной демократию». Через 10 лет Гитлер стал рейхсканцлером.
Правящие круги на Западе понимали всю нестабильность и искусственный характер политической структуры в послевоенной Европе. Непрерывно проводились конференции на высшем уровне по вопросам разоружения и репараций, но ни одна из них ни к чему не привела – и не могла привести. Даже Аристид Бриан, один из самых дальновидных политиков того времени, не осмеливался смотреть в лицо фактам и пересмотреть ситуацию, пока еще существовала Веймарская республика. Сегодня, почти через полвека после возникновения версальской Европы, излишне доказывать, что этот мир и в самом деле служил продолжением войны. Двадцатилетие после 1919 г. стало всего лишь интерлюдией, перемирием, так и не приведя к установлению прочного мира.
Не буду здесь касаться бесплодных попыток укрепить мир в Европе – которые, по сути, были всего лишь попытками избавиться от внешних симптомов глубокого недуга. Последствиям Версаля можно посвятить отдельный том, но делать это тем более необязательно, поскольку существует уже целая библиотека на эту тему.
Перед началом Первой мировой войны лидеры западной демократии торжественно провозгласили, что война против германского империализма станет последней войной – войной, которая покончит с войнами и сметет все пережитки абсолютизма. По их словам, будет создан новый мир солидарности, построенный на принципах демократии и равенства всех людей. Десятки миллионов человек восторженно поверили словам своих политических вождей, отправились на фронт и подвергались многолетним испытаниям и лишениям как в окопах, так и в тылу. Но когда после победы демократии эти люди вернулись домой, они увидели, что все остается как прежде. Вопиющее противоречие между тем, что им обещали, а именно новым, преображенным миром, и возвращением к суровой реальности старого мира и к его застывшим формам для многих оказалось непереносимым, приведя к психологической катастрофе. Это разочарование послужило ареной, на которой развернулась борьба за контроль над массами между коммунизмом, с одной стороны, и фашизмом и нацизмом, с другой стороны.
Однако демократические державы после победы начали с особым пылом настаивать на необходимости сохранить довоенный образ жизни. Таким образом, в эпоху стремительных перемен они становились главной консервативной силой в Европе. Сверхконсервативная позиция великих держав в то время содействовала духовному сближению сталинизма и фашизма, во многих отношениях отражавших психологию нового послевоенного мира. В неожиданно поумневшей и миролюбивой Европе пробудились к жизни иррациональные и безумные силы. Я своими глазами видел, как разворачивается эта борьба. Я догадывался, в чем состоит источник силы этих новых учений, направленных на совершенно различные цели, но одинаково полных ненависти к свободному человеку. В психологии коммунизма и фашизма, несомненно, содержалось нечто, отвечавшее настроениям тех, кто сражался на войне. Их вера была свирепой, их цели – бессмысленными, то есть утопичными, их творческая энергия – деструктивной, а воля – извращенной.
Но где же были вера, чувства, воля и энтузиазм демократий? Казалось, что они исчезли. Новые послевоенные демократии изнутри были поражены параличом воли, а извне подвергались атакам с двух сторон. Можно провести параллель между тем, что в этот период происходило с демократическими партиями на Западе – в частности, во Франции, – и тем, что случилось с демократическими силами в России после Корниловского мятежа. И в буржуазных, и в социалистических партиях произошел раскол. Часть этих партий на Западе обратила свои взоры на Москву, а другая часть – на Рим и Берлин. С приходом к власти во Франции правительства Народного фронта этот раскол достиг апогея. На парламентских выборах 1936 г. – в том же году, когда вспыхнула гражданская война в Испании, ставшая прелюдией ко Второй мировой войне, – Французская социалистическая партия Леона Блюма одержала победу с помощью Французской коммунистической партии во главе с Торезом и Кашеном. Я предупреждал Леона Блюма о возможных последствиях такого сотрудничества.
Вплоть до нынешнего дня западные демократы так и не могут осознать, что война 1914 г, разрушившая основы нормальной жизни всех классов общества, породила и невиданную доселе реакцию – реакцию, затронувшую главным образом не аристократические и капиталистические круги, а рабочий и средний классы.
В России во время самых трудных месяцев Февральской революции и войны демократия также подвергалась нападкам с двух сторон: со стороны коммунистов и со стороны генералов, подстрекаемых ведущими капиталистами. Именно генералы получили поддержку союзников. Демократию в Германии также раздавили коммунисты и нацисты, а в Италии это сделали коммунисты и фашисты.
В начале Второй мировой войны французский народ временно утратил способность к сопротивлению из-за того, что в глубине души он верил – только Сталин спасет его от гитлеровских полчищ. Но уже через три недели после нападения Германии на Польшу Сталин сбросил маску защитника свободы и публично признал заключение советско-германского пакта, подписанного в его присутствии Молотовым и Риббентропом.
С того момента шовинистические круги во Франции открыто действовали на стороне Муссолини и Гитлера. 10 мая 1940 г. Гитлер бросил в бой свои танковые дивизии под командованием генерала Гудериана, а 22 июня Франция была вынуждена подписать в Компьене соглашение о перемирии.
После капитуляции Франции вся континентальная Европа (за исключением Швеции и Швейцарии) оказалась под пятой гитлеровской диктатуры. Но несмотря на сумасшедшие, молниеносные успехи Гитлера, война еще далеко не закончилась. Великобритания продолжала упорно сопротивляться, а за океаном маячила грозная мощь Соединенных Штатов.
22 июня 1941 г. гитлеровские армии вторглись в Россию, еще раз доказав противоестественность московско-берлинского пакта. 7 декабря того же года Япония уничтожила в Пёрл-Харборе значительную часть флота США. 8 декабря Соединенные Штаты официально вступили в войну.
Через четыре года Германия, Италия и Япония перестали существовать как политические и военные державы. Однако Западная Европа также перестала быть центром управления миром. Отныне судьбы мира оказались в руках нового всемогущего триумвирата. Еще до окончания войны этот триумвират (Рузвельт, Сталин, Черчилль) уже определил принципы возмездия побежденным, переустройства демократии и восстановления порядка и мира во всем мире. Собственно говоря, как видно из Ялтинских соглашений, этот триумвират заложил основы мировой системы после 1945 г.
Согласно некоторым источникам, во время Ялтинской конференции Гопкинс заявил Роберту Шервуду:
«Мы действительно верили в глубине души, что наблюдали рассвет того дня, о наступлении которого молили и говорили в течение многих лет. Мы были абсолютно уверены, что одержали первую великую победу мира – и под словом «мы» я имею в виду
В свете нашего опыта после Ялты это заявление Гопкинса поражает нас своим идеализмом – трудно даже поверить, что оно сделано одним из тех, кто участвовал в Ялтинской конференции. В этом смысле оно может служить для нас ключом к пониманию того, почему вместо новой эры мира окончание мировой войны сразу же стало началом холодной войны.
17 сентября 1919 г. Ллойд-Джордж выступил в палате общин с речью, в которой следующим образом обосновал свою политику всемерного ослабления России и предотвращения воображаемого русского вторжения в Индию:
«Давайте реально посмотрим на наши трудности. Возьмем балтийские государства… Затем Финляндию… Польшу… Кавказ… Грузию, Азербайджан, русских армян. Наконец, есть еще Колчак и Петлюра, и все эти силы антибольшевистские. Почему они не объединены? Почему их невозможно объединить? Потому что их цели несовместимы в одном важнейшем отношении. Деникин и Колчак сражаются ради двух главных целей. Первая – уничтожение большевизма и восстановление нормального правительства в России. Во имя этого они способны добиться полного единодушия со стороны всех сил, но вторая их цель – борьба за восстановление единой России. Не мне вам говорить, соответствует ли такая политика интересам Британской империи. Был великий государственный деятель… лорд Биконсфильд, который считал огромную, гигантскую, колоссальную, растущую Россию, надвигающуюся подобно леднику на Персию и границы Афганистана и Индии, величайшей угрозой, с которой только может столкнуться Британская империя».