К тому времени был уже полдень. Шум и крики с нижнего этажа все усиливались. Я уговаривал всех, за исключением моего личного помощника Н.В. Виннера, уходить. Мы с Виннером решили не сдаваться живыми, собираясь застрелиться в задних комнатах, пока казаки и матросы будут искать нас в передних помещениях. В то утро 1 ноября 1917 г. такое решение представлялось вполне логичным и неизбежным. Пока мы прощались, дверь отворилась и на пороге появилось двое людей – знакомый мне гражданский и матрос, которого я никогда прежде не видел. «Нельзя терять времени, – сказали они. – Через полчаса к вам ворвется разъяренная толпа. Живо снимайте френч!» Через несколько секунд я превратился в матроса весьма нелепого вида: рукава бушлата оказались мне коротки, мои желтовато-коричневые ботинки и краги явно не соответствовали друг другу: Бескозырка была мне слишком мала и едва держалась на макушке: Маскировку дополнили автомобильные очки: Я попрощался с помощником, и он вышел через соседнюю комнату.
Гатчинский дворец, построенный в форме средневекового замка безумным императором Павлом I, представлял собой настоящую ловушку. Его окружали рвы, и единственный выход вел через подъемный мост. Оставалось лишь надеяться, что удастся пробраться сквозь вооруженную толпу к автомобилю, который ждал нас во внешнем дворе. Мы с матросом спустились по единственной лестнице, двигаясь как роботы: В сознании не было ни мыслей, ни ощущения опасности.
Мы благополучно выбрались на внешний двор, но машины там не было: В отчаянии мы повернули обратно, не сказав друг другу ни слова. Судя по всему, вид у нас был очень странный, так как люди в толпе у ворот смотрели на нас с любопытством, но, к счастью, некоторые из них были на нашей стороне. Затем к нам подошел человек и прошептал: «Машина ждет у Китайских ворот Не теряйте времени!» Он пришел как раз вовремя, так как толпа уже двигалась в нашу сторону и мы чувствовали себя очень неуютно. Но в этот момент один забинтованный молодой офицер внезапно ««упал в обморок» и задергался в судорогах, отвлекая внимание толпы. Мы воспользовались этой возможностью и бросились в сторону Китайских ворот, выходивших на дорогу к Луге: Выбежав со двора, мы замедлили шаг, громко разговаривая, чтобы избежать подозрений.
Мое исчезновение было обнаружено примерно полчаса спустя, когда толпа казаков и матросов ворвалась в мои апартаменты наверху: Незамедлительно во все стороны были разосланы автомобили, но тут нам снова повезло. Мы неожиданно увидели конную упряжку, медленно тащившуюся в нашу сторону по пустынной улице. Мы окликнули ее и пообещали хорошо заплатить вознице, если он довезет нас до Китайских ворот. У него отвисла челюсть, когда он получил от двух матросов сторублевку: Машина ждала нас у ворот. Я вскочил на сиденье рядом с водителем-офицером, а матрос разместился сзади вместе с четырьмя или пятью солдатами, вооруженными гранатами. Шоссе до Луги было превосходным, но мы непрерывно оглядывались, ожидая в любой момент увидеть преследователей. В случае погони мы решили использовать все запасенные гранаты. Однако, несмотря на напряжение, офицер выглядел невероятно спокойным и, ведя машину, даже насвистывал веселый мотив из Вертинского.
Благодаря еще одной удаче преследователи так и не догнали нас. Мой личный шофер, оставшийся в Гатчинском дворце, был верен мне. Он знал, что мы направились в Лугу, и, когда мое исчезновение раскрылось, закричал, что на своем быстроходном автомобиле поймает «негодяя». Понимая, что действительно без труда нас нагонит, по пути он ухитрился симулировать поломку машины.
Наконец мы достигли леса. Взвизгнули тормоза.
– Вылезайте, Александр Федорович, – сказал офицер.
Мой матрос, которого звали Ваня, вышел вместе со мной. Мы оказались посреди ничего – вокруг были только деревья, – и я не понимал, куда меня ведут.
– Прощайте, сударь. Ваня все объяснит. А мы должны ехать. – После этого он быстро нажал на газ и исчез.
– Понимаете, – сказал Ваня, – у моего дяди тут посреди леса домик. Это тихое местечко. Я сам тут не был два года. Но если только в доме нет прислуги, все будет в порядке. Давайте рискнем, Александр Федорович!
Мы направились по заросшей тропинке в глубь леса. Мы шли, окруженные мертвой тишиной, ни о чем не думая и не загадывая, что произойдет, когда мы доберемся до жилья. Я безгранично верил этим незнакомым людям, которые по какой-то причине так безоглядно рисковали собственной жизнью, чтобы спасти меня. Время от времени Ваня останавливался, чтобы найти путь дальше. Я утратил всякое чувство времени, дорога начала казаться бесконечной. Неожиданно мой спутник сказал:
– Почти пришли. – Мы вышли на поляну и увидели перед собой дом. – Посидите-ка здесь. Схожу и узнаю, что там творится.
Ваня исчез в доме, но вскоре вернулся и сообщил:
– Прислуги нет. Служанка ушла вчера. Мои дядя и тетя рады встретить вас. Идемте.
Так началась моя жизнь в лесном приюте, где мне предстояло провести 40 дней.
Пожилая чета Болотовых тепло приветствовала меня. «Не волнуйтесь. Все будет в порядке», – утешали они меня. Они от всего сердца великодушно предложили мне убежище в своем доме, ничем даже не намекнув, какому риску подвергаются ради меня. Они должны были прекрасно понимать, какая опасность им грозит, так как 27 октября «Известия» напечатали следующее объявление под заголовком «Арест бывших министров». «Бывшие министры Коновалов, Кишкин, Терещенко, Малянтович, Никитин и другие арестованы Революционным комитетом. Керенский бежал. Предписывается армейским организациям принять меры для немедленного ареста Керенского и доставки его в Петроград. Всякое пособничество Керенскому будет караться как тяжкое государственное преступление».
Преследователи искали меня повсюду. Им так и не пришло в голову, что я прячусь не где-нибудь на Дону или в Сибири, а под самым носом у них, между Гатчиной и Лугой.
Мне же пока не оставалось ничего другого, как затаиться и сменить, насколько это возможно, внешность. Я отрастил бороду и усы. Борода оказалась неважной маскировкой, поскольку она выросла аккуратной бахромой лишь на щеках, а подбородок и нижняя часть лица остались голыми. И все же 40 дней спустя, в очках и с копной взъерошенных волос, я мог сойти за студента-нигилиста 1860-х гг.
Невозможно забыть эти длинные ноябрьские ночи. Мы всегда держались настороже, и Ваня никогда не покидал меня. Мы запаслись гранатами и готовы были в любой момент использовать их. Дни стояли тихие и солнечные, и тогда прошлое казалось далеким и нереальным. По ночам же меня одолевали воспоминания о случившемся, мою душу охватывал весь кошмар зловещей трагедии, разворачивающейся в стране. Я постоянно испытывал гнетущий страх – не столько за собственную безопасность, сколько за моих добрых хозяев. Всякий раз, как ночную тьму сотрясал лай собак в соседней деревне, мы вскакивали с кроватей и вставали наготове на пороге дома с гранатами в руках.
В первые дни моего пребывания в гостеприимном доме меня по ночам охватывали порой приступы отчаяния, и тогда мне хотелось, чтобы пришли преследователи и арестовали меня. В таком случае я, по крайней мере, избавился бы от своих мыслей и от душевной боли.