Ясно, что эта вторая тенденция, как правило, предполагала бо́льшую открытость Западу (преимущественно потоку импортных вещей плюс загранкомандировки и т. п.), менее антизападный курс в «идеологии» и внешней политике. И в любом случае, вторая тенденция требовала резкого ограничения репрессий, демонтажа репрессивного аппарата в целом, отказа от сталинского наследия. В начале 1950-х годов названное выше базовое противоречие достигло значительной остроты и требовало своего разрешения. Центроверх должен был либо лишиться своей репрессивности по отношению к номенклатуре, либо, наоборот, начать очередной тур репрессий по отношению к ней.
Второе базовое противоречие «исторического коммунизма» заключалось в следующем. Коммунистическая власть не была ни политической, ни экономической, ни идеологической, ни их суммой. Будучи однородной (гомогенной) социальной властью, она могла развиваться лишь путём сегментации, при которой каждый сегмент обладает полным набором её качеств в уменьшенном масштабе. При прочих равных условиях в ситуации однокачественности различных ячеек в силу вступает логика количества, т. е. средних величин, и в результате реальная власть имеет тенденцию к перемещению на средние уровни системы (ведомства, обкомы).
Сообразно «краям» этого противоречия формируются две тенденции и, соответственно, персонифицирующие их группы: центр и «центростремительные» силовые ведомства плюс ВПК, с одной стороны, и совокупность регионально-ведомственных групп — с другой. Очевидно, что тенденция к внеранговому потреблению коррелирует со «среднестремительной» (центробежной). По сути, это двойной блок, которому в разных своих ипостасях противостоит «идейно-репрессивный», внеэкономически ориентированный центроверх.
Пока центроверх был силён и имел ярко выраженный репрессивный характер, «среднестремительная» тенденция не могла реализоваться полностью. Однако она постоянно усиливалась, что находило отражение, например, в росте числа в ЦК руководителей ведомств, обкомов, крайкомов КПСС и республиканских партий (с 20 % в 1939 г. до 50 % в 1952 г.).
XX съезд должен был решить все эти обострившиеся противоречия. На этом пути стоял репрессивный центроверх, возникший на ранней, сталинской фазе развития исторического коммунизма. Его демонтаж в интересах, прежде всего, номенклатуры (обеспечение физической безопасности и укрепление социальных и экономических гарантий бытия, с одной стороны, и выпускание социального пара в условиях нарастания социальной сложности и напряжённости, с другой), и стал задачей № 1 XX съезда КПСС. Ну а уже её решение-исполнение «полночным ковбоем» (в «антисемиточке») от КПСС Хрущёвым в соответствии с его интеллектом, темпераментом и биографией — это уже конкретика (в данной статье я сознательно оставляю «за кадром» вопросы о составе той группы, которая готовила доклад Хрущёву и таким образом
Качество любой господствующей группы как господствующей определяется властными, социальными и экономическими гарантиями её бытия. И разумеется, физическими. Последнее дополнение кажется странным, но именно этих гарантий не имела советская номенклатура вплоть до смерти Сталина. О каком превращении в слой для себя может идти речь без физических гарантий для отдельного представителя этого слоя и членов его семьи? В связи с этим первая фаза борьбы номенклатуры за превращение в квазикласс (1945–1953 гг.) развивалась как борьба за обеспечение физических гарантий. Что и было обеспечено смертью Сталина (или со смертью Сталина). Это роспуск «троек» (народу об этом сообщили только в 1956 г.), решение о том, что члена ЦК можно арестовать только по решению ЦК, ликвидация Особого совещания при МВД в сентябре 1953 г., пересмотр Ленинградского дела в 1954 г., начало реабилитации — 16 тыс. человек в конце 1955 г. и т. д. Однако чтобы сделать это обеспечение необратимым, надо было, во-первых, демонтировать и ослабить репрессивный аппарат в целом, который при Хозяине играл относительно автономную роль по отношению к другим силам параллелограмма (партаппарат, Совет министров армия), поставить его под контроль партаппарата; во-вторых, официально осудить репрессии, свалив всю вину на Сталина. Связанная с этим селективная реабилитация живых и мёртвых, разоблачение «культа», «бериевских» и «сталинских» палачей должны были придать процессу необратимый характер. XX съезд как раз и зафиксировал это публично, став ударом по реликтам ранней стадии, они же — личные конкуренты Хрущёва.
Конец подсталинского «параллелограмма сил»
Изменение положения репрессивных органов как необходимое условие превращения номенклатуры в слой для себя, было одним из необходимых условий, но не единственным и тем более недостаточным. Должна была произойти полная иерархизация всех основных оргсегментов номенклатуры. Трансформация требовала не просто решения структурных противоречий этого слоя, но решения в чью-то пользу и за чей-то счёт, т. е. в ущерб каким-то сегментам этого слоя. Только так, выстраивая иерархию сегментов, на основе иерархизации номенклатура могла превратиться в квазикласс. И это тоже предполагало изменение сталинского порядка с последующей фиксацией на съезде.
Сталинская конфигурация власти была «параллелограммом сил»: партаппарат, госбезопасность, Совет министров и армия. Над всем этим возвышался Сталин, игравший на противоречиях и равновесии различных «углов». Естественным кажется предположить, что главным углом был партаппарат, и во многом это действительно было так, особенно по мере срастания его с хозяйственными органами. Однако партаппарат «чистили» так же, как любую другую структуру, тем более что в 1940-е годы Сталин стал переносить центр тяжести власти в наркоматы (министерства), т. е. в зону того, что выполняло функцию исполнительной власти, а сам занял должность предсовмина. Не случайно именно эту должность выбрал в 1953 г. и Маленков, полагая её более важной, — и ошибся. Парт(хоз)аппарат набрал силу и нуждался в лидере. Таким лидером и стал Хрущёв, который в 1954 г. в ответ на жесточайшую критику Маленковым партаппарата в повисшей тишине, произнёс:
Разумеется, борьба за власть — это всегда схватка личностей; но это — на поверхности. Как правило, за личностями стоят кланы, группы, слои, структуры, ведомства и т. д. Убирая своих личных конкурентов-противников, Хрущёв в то же время в их лице устранял социальных, системных конкурентов-противников партаппарата — «остальные» элементы «подсталинского» властного «параллелограмма сил». Так, убрав Берия (1953) и Маленкова (1955), Хрущёв вывел из властной игры такие ранее автономные оргсегменты номенклатуры, как служба безопасности (властная полиция) и «исполнительная власть», которая при позднем Сталине набирала силу и которую он, по-видимому, действительно хотел вывести на первый план, оставив партаппарату пропагандистско-идеологические функции, так сказать, «оральную власть». Таким образом, уже накануне XX съезда Хрущёв обеспечил партаппарату верхний этаж в иерархической пирамиде, сломав «подсталинский параллелограмм» и устранив двух из трёх конкурентов. Третий конкурент — армия — был устранён в 1957 г. со смещением Жукова.
Однако устранив всех потенциальных конкурентов парт(хоз)аппарата, Хрущёв загнал себя в ловушку: он стал заложником этого монстра, и у него не было ни фигур, ни пространства для игры на противоречиях. Цугцванг. А не играть (т. е. не дестабилизировать ситуацию) — с учётом его психофизиологии и в ещё большей степени властно-идейной ориентации — Хрущёв не мог. Начать с того, что он всё же оставался стихийным троцкистом, леваком — не случайно именно он окончательно подорвал русскую деревню. Но не это, естественно, волновало партхозкратуру. Будучи сторонником физических гарантий этому слою, Хрущёв категорически выступал против социальных и экономических гарантий. То есть, сказав «А», он не только категорически отказывался произносить «Б» и «В», но и не позволял это делать другим. Иными словами, он оказался на пути завершения превращения номенклатуры в слой для себя, в квазикласс, выступая против номенклатурных привилегий, против строительства индивидуальных дач, широкой продажи автомашин, дорогой мебели, ковров и драгоценностей, за установление партмаксимума и госмаксимума, за народный контроль и орабочивание школы и т. п. Постоянные реорганизации с физической переброской кадров с насиженных мест, с разрывом налаженных социальных связей работали в том же направлении (позднее всё это назовут «волюнтаризмом»).
Подковёрное сопротивление части номенклатуры антисталинской линии Хрущёва на XXII съезде было обусловлено вовсе не сталинизмом будущих брежневцев — брежневский режим типологически был намного дальше от сталинского, чем хрущёвский. Сопротивление, о котором идёт речь, обусловливалось недовольством «волюнтаризмом» Хрущёва, стремлением к порядку, который венчает любую переходную эпоху. Парадокс, но продолжение критики «культа личности» Хрущёвым отдаляло наступление этого порядка, уже и так десталинизированного по своей сути.
XX съезд, или Прощай, харизматик
В том, как XX (и XXII) съезд КПСС обошёлся со Сталиным, отразились не только противоречия внутри советского общества и номенклатуры, но и нечто общее, характерное для большинства возникающих молодых социумов и молодых господствующих групп.
Генезис и ранняя стадия любой социальной системы или империи — это всегда много крови на всех социальных уровнях. И кровавое укрощение этой крови: сначала придание хаотическому насилию более или менее организованного вида, а затем всё большее ограничение его в интересах новых господствующих групп и превращение его из общегоризонтального в селективно-вертикальное.
Это — во-первых. Во-вторых, генезис и ранняя стадия большинства систем — это время, когда господствующие группы только формируются, когда они слабы, когда слаба внутренняя сцепка, структура, и это может компенсировать только воля — воля Вождя. А потому социальный молодняк нуждается в Вожде, харизматическом лидере, полубоге, символе.
Именем Вождя (в силу групповой слабости) они (вместе с ним) возвышаются над обществом и присваивают факторы производства и сферу целеполагания. Именем Вождя выясняются-конструируются, нередко с кровью, отношения в самой новой правящей группе, т. е. происходит её формирование. Наличие харизматического лидера — при прочих равных — есть показатель социальной молодости господствующей группы и общества. Однако, встав на ноги, верхушка перестаёт нуждаться в харизматике, он всё больше и больше превращается для неё — если не физически, то социально — в маразматика, в помеху. Если харизматику везёт, то он успевает умереть (Тито, Мао Цзэдун), если нет, то его смещают (Сукарно) или просто уничтожают (как это, по-видимому, и произошло со Сталиным). За этим, как правило, следует той или иной степени жёсткости дистанцирование от вождя.
Оно решает две задачи. Во-первых, символическую — фиксация того, что группа новых хозяев обрела зрелость и главный хозяин может быть теперь только первым среди равных, и пусть он немного «равнее», но он уже не стоит над группой, он не демиург. Во-вторых, поскольку генезисная и ранняя стадии тесно связаны с насилием и кровью и поскольку стадия эта ассоциируется с Вождём, то именно на него одного — умершего, отстранённого или умерщвлённого — легко повесить все групповые грехи социально-слоевой молодости:
Либерализацией по демократизации, или Воспоминания о будущем
В краткосрочной перспективе XX съезд действительно кое-что изменил к лучшему в советской жизни: были реабилитированы (впрочем, селективно) тысячи людей (кстати, процесс реабилитации стартовал раньше XX съезда, хотя после него интенсифицировался). В средне- и долгосрочной перспективе XX съезд заложил фундамент загнивания реального социализма, его ослабления изнутри и перед внешними силами. Главным фактором стало превращение партаппарата в безответственный и безнаказанный, а следовательно, возрастающе некомпетентный и «коррумпированный» слой, тяготящийся советской системой — она гарантировала коллективное, причём ранжированно-иерархическое распоряжение благами, а хотелось, особенно по мере усиления контактов с Западом, индивидуально-семейной или даже (подумать страшно!) частной собственности. На эту перспективу и стала работать либерализация — прежде всего для верхов, но и низам, «винтикам», как говорил Хрущёв, кое-что перепадало.