Книги

Ролан Барт. Биография

22
18
20
22
24
26
28
30

При помощи этого калейдоскопического автопортрета, составленного из фрагментов – фотографий с подписями и небольших блоков текста – Барт переносит свое имя из социальной сферы в область вымышленного, чтобы сделать его своего рода псевдонимом. Это позволяет ему представить себя воображаемым образом, в соответствии с фантазмом и «без имени собственного». Он объясняется во фрагментах, названных «„Я“ пассивное и „Я“ активное» и «Книга о моем „Я“»: «„я“ (je) мобилизует воображаемое, а „вы“ и „он“ – паранойю. Но, в зависимости от читателя, все может и перевернуться внезапно, как в муаровых переливах»[1014]: таким образом, создается дистанция между «я» активным и «я» пассивным. Есть несколько персонажей, и все они – персонажи романа, включая «Р. Б.», который появляется во фразах, где местоимение «он» выглядело бы двусмысленно (к тому же Барт не хочет, чтобы ему придавалось большое значение). Книга работает по принципу чередования и приглашает заново смоделировать жанры: «чтобы эссе признало себя почти романом, романом без имен собственных»[1015], а следовательно, не совсем романом, если верить Барту, хотя Роб-Грийе и доказал, что можно написать роман без имен собственных.

Композиция книги складывалась долго. Все началось 19 сентября 1972 года с завтрака на улице Жакоб, на котором зашла речь о серии «Писатели навсегда» и Дени Рош, возглавлявший ее с 1970 года, пошутил, что действительно было бы неплохо попросить кого-то из ныне живущих писателей написать книгу «Такой-то о себе». Барт тут же заявил, что готов принять вызов. Он разработал подготовительную экспериментальную программу в соответствии с двумя планами. Летом 1973 года он перечитывает все свои произведения, чтобы составить перечень тем и понятий (которые он индексирует, что и подсказало идею глоссария) и выбрать некоторые отрывки с прицелом на антологию (которую он в итоге так и не подготовит, хотя первоначально она входила в программу серии). Осенью 1973 года он начинает курс «Лексика автора», в котором просит студентов работать с глоссарием, составленным во время каникул в Юрте. В свою очередь, когда Барт работает один, он использует двойной прием, рассчитанный на то, чтобы вести разработку темы «Ролан Барт» в двух темпоральностях: прошлом (это функция перечитывания и составления «Биографии», которую мы цитировали в первых главах) и настоящем. Чтобы ухватить настоящее, не впадая в чистую субъективность, первого июля Барт начинает дневник, который будет регулярно заполнять в течение лета, а в сентябре перенесет на карточки. При помощи этой разноплановой практики предполагается обойти две основные опасности, грозящие этому начинанию, – самодовольство и зеркальное отражение. Таким образом, ему удается найти способ гармонично сосуществовать с этим проектом, «хотя и в постоянном, неразрешимом присутствии Греха: 1) говорить о себе; 2) считать само собой разумеющимся то, что пишется именно „произведение“»[1016].

Весь комплекс этой work in progress сохранен в отдельной картотеке, названной «Зеленой картотекой», в которой содержится более 2000 карточек[1017]. Барт снова возвращается к принципу глоссария, который лежал в основе его диссертации о моде. Но реализовать его тоже непросто, потому что записи, расположенные в алфавитном порядке, отсылают не к словам, а к темам или мотивам, в которых пересекаются творчество и жизнь. Когда 8 ноября 1973 года Барт начинает свой курс, он уже привел в порядок карточки на три первые буквы (94 слова, начинающихся на букву А (Агрессия, Любить, Худоба, Анахронизм, Автомобиль…), 35 слов на букву В (Барт, Байонна, Глупость, Биография и «Бувар и Пекюше») и 67 слов на букву С (Кафе, Чарли, Цитата, Код, Тело…). Он испытывает большие трудности с составлением этого списка, и осенью 1973 года у него даже появляется искушение все бросить. Именно тогда после обсуждения с Дени Рошем в декабре 1973 года Барт решает разбавить глоссарий системой фрагментов (которые могли бы объединить в себе несколько карточек). Он начинает писать их весной 1974 года и придает им окончательную форму летом 1974-го, когда гостит у своего друга Даниэля Кордье в Жюан-де-Пен с 25 июля по 16 августа. На той же встрече с Рошем он отказывается от идеи антологии с отрывками – ему кажется, что он никогда не сможет ее составить. Он колеблется между очень простым планом «литература/преподавание» и тем, чтобы встроить антологию в текст или же «приводить только удачные фразы, формулы, цитаты (но тогда мне снова придется себя перечитывать!)». Избавившись от этой работы, а следовательно, и от необходимости соблюдать хронологию своего творчества, Барт может наконец помечтать о более диссеминированной композиции.

Перечитывание своих текстов выводит его из равновесия. Как читатель, он оказывается лишен возможности воспринимать тексты через призму желания.

Мои книги. Временами (читая некоторые потрясающие современные работы: Юлия [Кристева]) я чувствую, что я хуже («де-премирован»), настолько сведен к незначительности, что в надежде на хотя бы скромное существование вынужден напоминать себе, что мои книги были опубликованы, получили признание – а следовательно, у меня есть, по крайней мере, их консистентность[1018].

должение)», 300 карточек; «Зеленая картотека 4: исключенные карточки», 325 карточек; «Зеленая картотека 5: исключенные и/или для пересмотра», 300 карточек; «Зеленая картотека 6: исключенные и/или для пересмотра», 300 карточек; сюда же надо добавить картотеку о фотографии и записи, взятые из дневника, который Барт вел в Юрте летом 1973 года или же из дневника, который он вел в течение всего периода составления книги, в Париже с осени 1973 по весну 1974 года. Сюда же относятся исключенные записи или записи, требующие доработки:

Перечитывание. Риск болтовни. Перечитывая себя – чтобы сделать эту книгу о себе – я бросаюсь из одной крайности в другую: 1) я с самого начала писал очень умные вещи, хорошие вещи, все это замечательно, тонко, последовательно, хорошо сказано и т. д.; короче говоря, я непризнан, недооценен; 2) я идиот, там масса дыр, маловероятного и т. д. Я отмечаю это, хотя это и банально, потому таково положение трагического героя, борющегося с неопределенностью знаков, которые ему подает Бог (бог ценности, качества, не говорит) – и то же самое у Пруста с обратимостью знаков. – Кроме того, чувство, что я могу комментировать, очень медленно, шаг за шагом, и пространно (все утро одну страницу «Нулевой степени»). Мне годится любой текст: болтливость.

Как он объясняет на лекции, перечитывание пугает его, потому что писать – значит «убивать, ликвидировать, дезинвестироваться»[1019]. Это либо плохо (в настоящем), либо хорошо (в прошлом, а потому невозможно повторить). Кроме того, иногда перечитывание приносит усталость, выясняется, что порой ты скучен. Карточки, касающиеся книг, перечитываемых по порядку, демонстрируют доведенное до совершенства искусство самокритики. В рубрику под названием «Шлак» собраны разочаровавшие его фрагменты, например, из «Критических эссе»: «Писатели и пишущие – плохо, путано, бессмысленно – все, кроме самого различия». Каждая из опубликованных книг расписывается на нескольких карточках, число которых может составлять от пяти (для «Эйфелевой башни») до двадцати (для «Мифологий» и «Империи знаков»). Вот некоторые фрагменты:

– «О Расине». Очень мудрая книга, очень здравая– объявить ее безумной мог только безумец.

– «Система моды». Странно, что эта книга осталась совершенно незамеченной лингвистами-семиологами. Проигнорированная книга? Цензурированная? Почему? (Чистые семиологи, ортодоксы могли по крайней мере ее процитировать.)

– «S/Z». Кажется, что в самом начале произошла мутация стиля: что-то более тщательное, более удачное.

– «Империя знаков». Три текста о хайку так хороши, что даже не знаю, что сказать – и боюсь, очень боюсь, что больше у меня так не получится.

– «Удовольствие от текста». Реактивная книга. Каждый фрагмент — отношение к другому: не извиняться; ответ всем тем, кто утверждает, что вы сами себе противоречите.

– «Удовольствие от текста» полно скрытых собеседников – которые, однако, мелькают на поворотах фразы. – Друзья-оппоненты: Леви-Стросс, Греймас, Тодоров, Гольдман и т. д.

На других карточках приводятся анекдоты или заметки, призванные прояснить характер или жизнь. Часто, хотя и не всегда, их названия связывают их с глоссарием:

– Субверсия. Важная идея: недоверие к «безумию» (Флобер: проткнуть дискурсы, не превращая их в бессмыслицу). Сложное отношение: невозможно быть против безумия (всей современности: Фуко, Делёз, Соллерс, Арто, Батай и т. д.) – но в то же время нужно сопротивляться демагогии безумия (блаженны безумцы, ибо они будут современны!). В основе: я боюсь сумасшедших, потому что они зануды.

– Выдумка. Пример Выдумки: прежде чем вернуться в Париж, я предлагаю использовать время в поезде, чтобы установить систему экономии (я много трачу), которую бы применял в Париже.

– Окольными путями. Объяснить, почему (это парадокс) РБ, хотя смакует язык (и особенно слова), никогда не интересовался поэзией. Дело в том, что ему нужно, чтобы все шло окольными путями, то есть вкусная проза (или прозаическая поэзия: Бодлер).

– Нейтральное. Избавление от смысла, у меня это такая давняя и постоянная тема (вероятно, еще с детства, когда я боролся за право на нейтральное), не относится ли она – невротически – к тому же порядку, что и страх конфликта (сказать «нет» конфликту)?

– Страх. Отсутствие Отца – парадоксально: Страх, потому что нет защищенности: Мать: страх за нее. – Во фрейдовской версии дискурс, которого боятся, потому что если нет отца, то нет Врага.