В нашем доме Штейнов обожают – как можно было их не обожать, когда они вносят в дом оживление, радость, сияющие улыбки. Бабушка к их приходу печет свои незабываемые пирожки с капустой, у моей мамы с Люсей неистощимые темы «обо всем на свете», а папе с Шуриком тем более отлично общаться, что никакая конкуренция не разъедает их приятельские отношения.

Штейны до самых своих последних дней не теряли связи со мной. Приглашали нас с мужем на премьеры, Александр Петрович читал мои переводные пьесы, одна из которых, «Госпожа министерша» Б. Нушича, по сей день не сходит со сцены. Самым большим для меня подарком были их традиционные звонки под Новый год. Они по очереди брали трубку, расспрашивали про дела, про сына, никогда не жаловались на здоровье.

– Последнее время мы с Шуриком встречаем Новый год вдвоем, – говорила Людмила Яковлевна своим чудесным мелодичным голосом с обаятельной легкой картавинкой. – Нам с ним так интересно, что никакая компания не нужна.

Они всю жизнь были окружены друзьями, но, видимо, теперь им просто хотелось побыть друг с другом. И в самый последний раз, когда она была уже одна, Людмила Яковлевна не изменила своей давней привычке и позвонила под Новый год – она только что вернулась из больницы, вспоминала Шурика и была бесконечно грустна. Вскоре после этого разговора ее не стало...

А Таню Штейн, кудрявую черноглазую девочку, пятью годами младше меня, в которую был влюблен мой двоюродный брат Юра Лебедев, я помню сияющей в начале их романа с Игорем Квашой. Что можно написать об Игоре Кваше – всенародно любимый артист, бессменный телеведущий программы «Жди меня»?! Я знакома с Игорем поверхностно, хотя несколько раз мне и посчастливилось сидеть с ним за общим столом. Запомнилось, с какой восторженной нотой совсем не актерского пафоса отзывался он о Тане, своей жене, с ее неизменной готовностью прийти на помощь всем страждущим, беспрерывной чередой изо дня в день попадающим под ее пристрастный взгляд. Более верной подруги жизни, чем Таня, Игорь никогда бы не мог найти. Ну, а Таня – удивительно, как она смогла удержаться в своей профессии с таким бременем ответственности, будучи женой знаменитого артиста и разделяя с ним на равных все нагрузки, которые сопровождают жизнь такого человека, как ее муж?!

– Куда бы вы его ни повезли – в Германию, Швейцарию или Америку, – вам не предложат ничего, кроме того, что вам сделают у нас, – говорит мне Таня, врач высокой квалификации, полностью отвечающий за свои слова. Я прихожу в ее кабинет на пятый этаж Института рентгенологии из палаты брата немного отогреться душой. Таня меня не утешает. Лицемерить в таком вопросе, как жизнь или не жизнь, – не в ее характере. При этом Таня понимает меня как никто другой – она сама понесла тяжелую потерю и до сих пор не может вспоминать об этом без слез. Ее младший брат Петя Штейн, тот самый ребенок, так счастливо подраставший в машине своей матери, безвременно скончался в возрасте 59 лет от той же безжалостной онкологии.

Петр Штейн за свою короткую жизнь – как будто бы он торопился куда-то – успел не раз жениться, стать режиссером, поставить в Театре Ленкома «Бременских музыкантов», создать на телевидении кинофильм «Бедная Настя» и сериал «Зона». Театральная общественность возлагала на него большие надежды, а в кинематографии от Петра Штейна ждали появления новых лент. Но полностью реализовать себя Пете так и не пришлось.

– Если у тебя все еще есть какие-то сомнения, – продолжает свою психотерапию Таня, – сходи к профессору Паньшину, сейчас я попрошу его тебя принять.

Через несколько минут, спустившись на нижний этаж, я уже была в кабинете заведующего отделением лучевой терапии Института рентгенологии Георгия Александровича Паньшина. Внушительная фигура, серьезный, основательный, он сразу же открыл на экране компьютера данные моего брата и сказал:

– Ну, что ж, мы делаем все, что в наших силах, а там как Бог даст!

Вот именно – как Бог даст... На что еще оставалось надеяться...

Я благодарна всем, кто с такой преданностью своему долгу старался спасти моего брата, и особенно благодарна я его лечащему врачу Тимуру Борисовичу Измайлову, который не бросил Андрея и в самом безнадежном состоянии, когда он находился дома незадолго до смерти.

В память о моем брате Андрее Вирта осталось несколько геологических карт, вывезенных им из экспедиций в самые отдаленные уголки нашей страны. Человек совершенно не салонный, он по зову каких-то наших с ним общих предков тянулся ближе к природе, понимал и знал про нее много такого, что было удивительно для городского жителя. Великолепный охотник, поразительно ориентировавшийся на местности по каким-то таинственным, ему одному известным приметам, рыболов, добытчик пищи, устроитель костра и ночлега, он был незаменим в геологических экспедициях, и без него поисковая группа геологов не рискнула бы залезать в необитаемую глухомань Дальнего Востока, Камчатки или Сахалина. Впоследствии изданные карты с рекомендациями перспективных разработок полезных ископаемых свидетельствуют о том, что недаром один день, проведенный в геологоразведочной экспедиции, приравнивается по нашему законодательству к двум.

С охотой у него произошла драматическая история.

Однажды весной, как было заведено, Андрей собрался на глухаря. Брачный период у этих птиц происходит ранней весной, когда в сумерки на какой-нибудь укромной полянке глухарь, распустив свои роскошные крылья, исполняет танец, ухаживая за своей избранницей, а потом взмывает в небо.

Андрей залег за поваленным деревом, ружье было на взводе. И вот глухарь, тяжеловесный красавец, взлетает перед его глазами, и вот он видит его в прорезь боевого оружия, он у него на прицеле... Однако нажать на курок Андрей так и не смог, опустил ружье и впоследствии больше никогда ни на кого не охотился, а лишь давал рекомендации другим. Глянцевые журналы «Оружейный двор» и «Охота» с большим удовольствием публиковал его очерки, в которых Андрей со знанием мельчайших деталей делился с любителями всеми премудростями охоты на птицу или на волков, подготовки собак, выбора оружия, а также необходимого снаряжения...

Он был замечательным рассказчиком, изображал в духе Шукшина нравы людей из глубинки, сокрушался по поводу ситуации в деревне, где мужики спиваются до потери человеческого облика...

Я все просила Андрея – писать и писать, тем более, что в своих «охотничьих рассказах» он обнаружил замечательный слог, завидную наблюдательность и взгляд на жизнь из какого-то своего ракурса. Он выделялся из всех своим особым «лица не общим выраженьем». Однако засесть за писательское дело мой брат так и не успел.

История моего двоюродного брата Юрия Лебедева, так же, как и я, выросшего в Переделкине, в нашей семье, куда его каждое лето привозили с бабушкой родители, к сожалению, типична для многих и многих тысяч граждан Санкт-Петербурга, переживших в зрелом возрасте эйфорию начального этапа перестройки. В начале 90-х годов, когда некоторые наши ушлые граждане, будучи у власти и не растерявшись, взяли твердый курс на личное обогащение и тащили все подряд, другие – менее оборотистые – погружались в безвылазную нищету. Предприятие «Светлана», где в качестве ведущего инженера работал мой двоюродный брат, раньше обслуживало не только космос, но и обычные человеческие нужды и выпускало, например, бытовые электроприборы и лампочки. Однако лишившись госзаказа, предприятие полностью разорилось и было расформировано. Весь инженерный корпус был пущен на ветер и выгнан на преждевременную пенсию, а электролампочки мы стали покупать в Китае и в Польше.

Куда прикажете деваться мужчине под шестьдесят, чье высшее образование никому не нужно, а к физическому труду он не приспособлен?! Слава богу, по великому блату мой брат устроился в Русский музей сидящей «бабушкой-смотрительницей», но поскольку вскоре выяснилось, что в силу домашнего воспитания экспозиция музея знакома ему не хуже, чем иному гиду, а к тому же он довольно свободно знает английский, начальство повысило его в должности и теперь он – администратор по приему иностранцев, а также людей с ограниченными возможностями. При полной парадной форме, в фирменном мундире с галунами он встречает гостей и провожает их в залы.