Можно себе вообразить, какие усилия пришлось приложить Маргарите Алигер, чтобы добиться для Маши вожделенной визы. Но эта маленькая женщина обладала несгибаемой волей и не отступилась до тех пор, пока Маша не оказалась в объятиях у Ганса. Итак, они воссоединились, и, казалось бы, с таким трудом завоеванное счастье должно было длиться вечно.

Однако ничего подобного не произошло. Этот брак каким-то роковым образом не сложился до такой степени, что они не только вскоре разошлись, но Маша переехала жить в другую страну и обосновалась в Лондоне. Конечно, Ганс Магнус ей помогал, однако чем она могла заняться в Англии, оставалось для меня загадкой. В редкие ее приезды в Москву они с матерью приходили к нам в гости вместе с Даниилом Семеновичем Даниным и Софьей Дмитриевной Разумовской, которые, несмотря на разницу в возрасте, были нашими любимыми и близкими друзьями.

Маргарита Алигер, поскольку они пришли к нам в новую квартиру, принесла на подносе хлеб-соль, что было необыкновенно трогательно. Та ее солонка и до сих пор служит украшением нашего стола. Я в свою очередь подарила Маше колечко с камеей, которое она, не снимая, носила. Маша была одна, у нее не было ни постоянного друга, ни друзей, и судя по всему, чувствовала себя неприкаянной там, в Лондоне. Но и возвращаться в Москву не собиралась.

Последним, кто ее в Англии навещал, был мой друг Наум Гребнев, поэт и переводчик, изредка получавший разрешение на выезд в Лондон к своему престарелому дядюшке. Гребнев приходил к Маше в гости и нашел ее существование неуютным, одиноким и скудным.

Через какое-то время после визита Наума Гребнева к Маше из Лондона пришло сообщение о том, что она покончила жизнь самоубийством.

Бедная Маргарита Иосифовна! Ну за что такие испытания выпали на долю этой маленькой, хрупкой женщине?!

Метель и вьюга того ужасного дня, 25 февраля 2009 года, теперь, наверное, всегда будут со мной, чтобы являться мне в самые тяжелые минуты.

Из помещения, похожего на ангар, выехал гроб с открытой крышкой, и такое свое, до боли родное, искаженное болезнью лицо, беззащитное и оголенное, оказалось под порывом налетевшей снежной бури, пока его не вдвинули в катафалк. Это были похороны моего младшего брата Андрея, событие, которое невозможно пережить, к которому невозможно подготовиться. Он умирал от онкологии изо дня в день, неуклонно приближаясь к концу.

Под ветром и снегом пришлось долго ждать отпевания, заказанного женой Андрея. Группа разномастно одетых людей жалась на паперти в углу запертой на замок церкви, недавно возведенной на Хованском кладбище.

Это были певчие, дожидавшиеся священника. Когда церковь, наконец, открыли, оказалось, что отпевание носило коллективный характер, и потому панихида затягивалась. Тягостная процедура в холодном нетопленном храме, сама атмосфера необжитого новодела, судя по наличию неубранных лесов, еще недостроенного, не приносила душе облегчения, не уносила ее в небеса, и в голове стучала одна только мысль: «Скорей бы! Скорей!» Но, собственно, зачем – «скорей»? Ведь дальше еще только хуже. Рядом со мной мой муж и двоюроюдный брат Юрий Лебедев, приехавший на похороны из Санкт-Петербурга.

Многих пришлось хоронить, но когда это брат, на тринадцать лет моложе меня, который всегда был для меня, как любимый ребенок...

А началось все весной в конце апреля. Андрей позвонил мне по телефону и голосом скорее удивленным, чем испуганным, сказал:

– Знаешь, со мной какая-то странная история – читаю газету, но ничего не понимаю...

Томограмма, сделанная на следующий день, показала – опухоль в мозге. Сначала мы еще надеялись, может быть это что-то доброкачественное, но вскоре подтвердилось самое худшее.

Борьба была ожесточенной. Помогать включились все наши друзья и знакомые. В Институте рентгенологии, куда мы вскоре попали, – одна отрада. Заведующая отделением рентгенологии грудной клетки – кандидат медицинских наук Татьяна Семеновна Путиевская, она же по мужу Кваша, а по отчиму Штейн. Свой человек из нашего переделкинского детства.

– Андрюшка, так это ты?! – осознала Таня, когда очередной ее пациент был помещен в аппарат.

– Он самый! – отозвался из-за экрана Андрей.

Во взрослом состоянии они, мне кажется, не пересекались, но вот свела судьба.

Родители Тани – Шурик и Люся Штейны – ближайшие друзья моих родителей и соседи по дачам, – они построились после войны в лесу у станции «Мичуринец», где образовался поселок частных писательских дач.

Недавно соединившаяся пара Штейнов излучает счастье. Людмила Яковлевна – на темной головке красный берет с хвостиком, короткая мантилька не мешает вождению машины – она вся сплошной шик и шарм. Александру Петровичу сопутствует успех со времен его первой пьесы «Флаг адмирала» и последовавших затем пьес «Океан» (1961 г.) и др. Танька, хорошенькая черноглазая девчонка, еще школьница, младший Петька замечательно подрастает на заднем сиденье автомобиля, пока его мама мотается по всяким делам.