Он горько улыбнулся, вздохнул, из коробки, похожей на папиросную, достал окурок, закурил его, поднял голову, пустив дым к потолку.
— Придет время, Александр Александрович, и вы снова будете покупать у меня книги, — утешительным топом произнес Глебов. — К тому времени сколько книг выйдет!
— К тому времени... — страдальчески проговорил Блок и даже черты лица его вдруг изменились: морщины стали глубже, взгляд опечалился настолько, что Глебов, не выдержав, отвел взгляд свой от глаз Блока.
— Так вот, — после долгой паузы, привставая с табурета, обратился Блок к Глебову, — мне крайне нужно иметь хотя бы... — и он очень тихо назвал нужную ему сумму.
Я поклонился Блоку и Глебову и вышел из магазина.
Месяца два или три спустя было закрытое собрание поэтов и прозаиков в Доме Искусств. В тот день Костя Ватинов познакомил меня с Сергеем Колбасьевым, начинающим стихотворцем и прозаиком, и я, еще не имея права присутствовать на собраниях «признанных» писателей, так как еще не состоял членом Союза поэтов, — «по знакомству» двух действительных членов Дома Искусств прошел в соседнее зало, где меня представили сразу двум уже известным не только в Петрограде поэтессам — Ирине Одоевцевой и Нине Берберовой. Откуда-то доносилось чтение стихов.
— Пришел Блок, — сказал мне Ватинов, — он в зале с зеркалами. Пойдем — обычно он скоро уходит...
Блок стоял в кольце почитателей, любопытных, впервые видящих его (пришли так называемые студийцы Дома Искусств). Под черным пиджаком на Блоке был белый свитер, на ногах старые, разношенные ботинки. На улице мороз доходил до тридцати градусов. Я подумал, как, надо полагать, холодно Блоку, и хорошо, что на нем сви-тер, но в гардеробе висит не шуба, а старенькое пальто с барашковым воротником...
— Повторяю — человеку нужно для чтения и перечитывания всего сто книг, не больше, — проговорил Блок, продолжая с кем-то спорить, кто утверждал, что ста книг недостаточно.
— Для чего именно недостаточно? — спросил Блок. — В течение всей нашей жизни мы прочитываем тысячи книг, но вот если вас отправят навсегда на необитаемый остров и разрешат взять с собой только сто книг — этого будет вполне достаточно. Сто книг... — это очень много!
— Какие же книги вы возьмете с собою на необитаемый остров? — спросил Колбасьев.
Круг стал теснее, Блок даже отступил к степе. Коля Чуковский увидел меня и оттащил к себе, поближе к Блоку.
— Какие книги я возьму с собой на необитаемый остров? — Блок светло и продолжительно улыбнулся. — Впрочем, товарищи, я уже вижу, мне ста книг и не надо, мне и семидесяти хватит...
Первой книгой он назвал Евангелие. Затем — однотомники Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Кольцова, Баратынского, Батюшкова, Державина... —всего книг двенадцать. Коля Чуковский вслух считал, Блок смотрел ому в глаза и спокойно, словно заранее знал, что именно следует взять с собою на всю жизнь в одиночестве, продолжал называть книги:
— «Анна Каренина», «Война и мир», рассказы Льва Толстого. Русские сказки в трех томах. Сказки братьев Гримм, сказки Гауфа, Перро, норвежские сказки. Два-три романа Бальзака. Немецких романтиков три тома. Три тома Чехова...
Блок остановил перечисление, закрыл глаза, что-то заговорил неслышно, беседуя с собою.
— Еще необходимо взять два романа Достоевского.
— «Бесы»? — чего-то ради ввернул Колбасьев.
Блок отрицательно качнул головой.
— Нет, рассказы и «Подросток». Еще...