– Уж не хочешь ли ты сказать, что все эти годы вспоминал обо мне ежедневно?
– Да, вспоминал.
– Не верю тебе.
Я пожал плечами и в качестве последнего аргумента выложил на стол перочинный ножик, подаренный мне «Клаусом» много лет назад. Он как-то сразу сбросил с себя всю колючесть. Мы обнялись и обменялись крепким рукопожатием.
Не знаю, где теперь “Клаус” и жив ли он вообще. Однако его нож храню по сей день. В рукоятку ножа вделано множество железок, полезных в жизненном обиходе. Он всегда при мне, и я всерьез уверовал в то, что это талисман, приносящий удачу.
Были у меня и другие разработки по линии нелегальной разведки. Были удачи, были срывы. Думаю, что нет надобности повествовать об этом в деталях. Расскажу только, как нелегалы переносят свою многотрудную долю. По-разному. Один из них, вернувшись после выполнения задания, заявил:
– Это было самое счастливое время в моей жизни!
– Что ж тебе там так понравилось? – поинтересовался я.
– Отсутствие партсобраний и партучебы. А еще начальство то и дело нахваливало по радио. Боялось, видимо, меня травмировать.
В другом случае вернувшегося с Запада нелегала врачи-психиатры два года вытаскивали из тяжелейшей депрессии…
У читателя может сложиться мнение, что мы в ГДР с утра до вечера занимались интересной и увлекательной оперативной деятельностью. Это совсем не так. Точнее, не совсем так. Бывало, что и глупостями занимались. Произнесет Брежнев речь в каком-либо из дальних уголков нашей бескрайней Родины, а нам – тут же указание: получить реакцию населения ГДР на эту речь (на оперативном жаргоне – реагаж). Населению эта речь до фонаря. Оно о ней и вспоминать не хочет, а ты – кровь из носа, давайреагируй. Однажды пришло совсем уж идиотское указание: реакция населения ГДР на смерть Мао Цзедуна. Я, не выходя из кабинета, сочинил примерно такую шифровку для Центра: «Население ГДР восприняло известие о смерти Мао Цзедуна с чувством глубокого удовлетворения. Рабочие таких крупных предприятий, как “Буна”, “Лойна”, электрохимический комбинат в Биттерфельде, фабрика кинопленки в Вольфене, вагоностроительный завод в Аммендорфе и др., после окончания смены отправились в гаштеты (кабачки), чтобы отметить это событие». Говорили, что моя информация получила положительную оценку.
Много времени уходило на разбор и улаживание последствий разного рода бесчинств, устраиваемых нашими военнослужащими. Как правило, драки и другие конфликты наших с немцами начинались по инициативе советских солдат, прапорщиков или молодых холостых офицеров. Солдат после этого надолго сажали в холодную, а прапорщики и офицеры отписывались и объяснялись со своим начальством и судами чести. Попытаюсь по памяти воспроизвести одну из лейтенантских отписок: «12 ноября 1973 года я, лейтенант Бронников B. C., пошел вместе с другом, лейтенантом Шурыгиным М. И., в гаштет “Белый олень”, чтобы вдвоем отпраздновать день рождения Шурыгина. В гаштете мы выпили по стакану водки и съели по две сардельки. Потом выпили еще по стакану водки и съели еще по две сардельки. После этого нам понравилась официантка Рита. Мы пригласили ее вместе с матерью к столу. Мать Риты тоже работает официанткой в “Белом олене”. Все вместе выпили по полстакана и съели по сардельке. Когда гаштет закрылся, пошли провожать Риту и ее мать домой. По пути нам встретились три гражданина ГДР. Они что-то стали нам говорить. Мы немецкого не знаем (в школе учили английский), поэтому сняли шинели (они у нас тесные) и начали бить граждан ГДР досками, которые оторвали от забора. Тогда один из граждан ГДР ударил меня перочинным ножом. Претензий к гражданам ГДР не имею. В. Бронников». От себя добавлю, что немцы спрашивали у лейтенантов и женщин, как пройти к вокзалу. Оскорблять советских офицеров они и не помышляли. Все немцы оказались в больнице с увечьями разной степени тяжести, а Бронникову его царапину залепили пластырем. Вот потому он и не имел претензий к гражданам ГДР.
Иногда наши военнослужащие совершали преступления и на половой почве, а попросту изнасилования. Поначалу меня поражала одна запись, которою делали немецкие полицейские в протоколах об изнасиловании: «Потерпевшая после изнасилования пришла, на работу и выполнила дневную норму на 123 %».
– Зачем это? – спросил я однажды у полицейского.
– Чтобы было видно, как изнасилование отразилось на ее здоровье, – ответил страж порядка.
Может быть, он был прав. Обязан добавить, что наши бывшие союзнички на той стороне безобразничали куда больше советских солдат. Они были богаче, а где деньги, там порок.
Но что это я все о работе да о работе? Надо хотя бы какой-нибудь отпуск вспомнить. Летом 1974 года я поехал в Крым, в Дом отдыха «Пограничник Севера». Поехал вместе с женой и дочерью. Мы так никогда не отдыхали, а тут потрафило. Погода стояла чудесная, море было ласковое, даже медузы – и те были теплые. Мы гуляли по Царской тропе до самого «Ласточкина гнезда», купались, загорали, а вечерами бродили под пальмами Ливадийского парка и любовались императорским дворцом, где была знаменитая Ялтинская конференция и где снимали не менее знаменитый фильм «Собака на сене».
Вдруг в одно прекрасное утро все вокруг нас пришло в тревожное движение. В небе зависли вертолеты, в бухте взбурлили воду надстрочных курсах торпедные катера, трасса из Ялты на Севастополь опустела. Прошел слушок: едут Брежнев с Никсоном. И они действительно приехали. Мы долго ждали их, стоя у пустынной дороги. Даже «девятка» «устала» ждать. Прямо против меня остановился мужик с баулом и спросил:
– Саша, хочешь кушать?
– Хочу, – ответил кто-то за моей спиной.