Вернувшись на работу, я занялся своим непосредственным делом – проектированием автоматизированной системы комплексной обработки данных для Представительства КГБ в ГДР – объекта, который был знаком мне по десятилетнему опыту работы. Дома у меня все было нормально. Жена преподавала русский язык иностранцам, обучающимся в Губкинском институте, дочь заканчивала школу. Но в стране-то не все было в порядке. И еда имелась, и одежда, и мебель, а ощущение было такое, будто садим мы в локомотиве, колеса которого вертятся с бешеной скоростью, высекая искры из колес, а сам он стоит на месте. Коммунизмом, который партия обещала построить к 1980 году, не пахло. Вместо коммунизма был построен мафиозный бюрократизм, сохранявший еще некоторые атрибуты социализма. Буржуазия готовилась выйти из подполья и взять власть. Торжествующее мурло дельца выглядывало из всех окон и щелей. Все гнило, все разлагалось, все воняло. Коррупция проникла даже в разведку. За хорошую командировку надо было платить хорошим подарком – телевизором, магнитофоном, а бывало, что и автомобилем. Подарки надо было нести врачам, чтобы не зарубили командировку по состоянию здоровья. В разведку приняли много элитной блатвы. Было душно. Однажды я встретил на Кузнецком мосту старого знакомого по работе в ГДР.

– Как живешь? – спросил я.

– А я и не живу вовсе, я уже давно умер, – был ответ.

Как-то в отделе кадров ПГУ я стал свидетелем такой сцены. Кадровик просил блатного элитного мальчика выбрать себе страну для командировки. Тот ломался, выпендривался и кочевряжился. В одной стране был слишком жесткий контрразведывательный режим, в другой – неустойчивый климат, а третья просто не считалась достаточно престижной. Я пришел в ярость и хлопнул дверью, чтобы уйти от скандала, который я же сам и мог устроить себе на горе. Я, заматерелый подполковник, прошедший огонь и медные трубы, считался из-за отца бракованным. У меня даже не было разрешения Центра на выход в Западный Берлин, и мое начальство в ГДР выпускало меня туда на свой страх и риск, а этот щенок выламывался и отказывался от почетнейшей работы. Он больше думал о том, где он будет лучше жить материально. И кадровик, зная, чей он племянник, суетился и лебезил перед ним, боясь его травмировать. Все это наводило на отчаянные мысли. Наши друзья из стран социалистического содружества топали след в след за нами навстречу своей погибели.

В такой невеселой обстановке я и принял решение погрузиться в дни своей молодости, написать книгу о годах студенческих и о периоде работы в Чечено-Ингушском пединституте. Постепенно книга выходила за рамки первоначального замысла, она обретала форму повествования о судьбе моего поколения, поколения коммунистов и вообще советских людей, преданного руководством партии и государства. Роман я сначала назвал “Обыкновенная жизнь”, потом изменил заголовок. Теперь книга называется «Преданные». Да, мы были преданы идеалам революции, с нами можно было построить счастливую жизнь на земле, но нас предали. Наступали 80-е годы. Вместо коммунизма мы оказались в таком же кровавом и грязном дерьме, в каком сидели американцы в 60-е – 70-е годы. Только наше дерьмо называлось не Вьетнамом, а Афганистаном. А роман мой написан в стиле ретро, там нет секса, герои его не шлюхи, не убийцы, не бизнесмены, не менеджеры, не брокеры, не рэкетиры, не педерасты, а обыкновенные русские люди, из тех, что стоят теперь в очереди за мойвой. У них за плечами долгая честная жизнь, а в глазах их печаль, потому что их предали. Вот почему эта книга скорее всего не увидит света на моем веку. Я завещаю ее грядущим поколениям. Верю, что наступит время, когда человек вновь осознает свое высокое предназначение, выплюнет жвачку, отодвинет в сторону пиво, выключит кабельное телевидение и захочет почитать грустную и правдивую историю о том, как жили его недалекие предки. Вот тогда ему и понадобится моя книга.

Но что это я настроился на финал? До финала-то еще далеко. Мне еще служить, как медному котелку. И служить не за страх, а за совесть, потому что наступил 1981 год и в дверь моего кабинета снова постучалась судьба в образе кадровика, который был намного моложе меня, а потому обратился на «вы»: «Собирайтесь! Поедете в Берлин на пять лет. Прошу поторопиться со сборами». Моя последняя загранкомандировка продолжалась не пять, а почти шесть лет. В Москве мы оставили 19-летнюю дочь, студентку Губкинского института. Она нас успокаивала, убеждала, что выживет. Выжить-то она выжила, да вышла в наше отсутствие замуж. Брак ее оказался неудачным. Пришлось через некоторое время мужа поменять. Выехали мы с женой в Берлин в самом начале 1982 года. По дороге со мной случилась неприятность: от сильного рывка поезда в Минске я упал во сне с полки, ударился головой об откидной столик и рассек до кости надбровную дугу около виска. Сел на сиденье, включил свет. Из раны обильно текла кровь. Вся одежда и пол были в красных пятнах. Жена проснулась и сразу запаниковала. Я ее успокоил. Вдвоем мы продезинфицировали рану и залепили ее лейкопластырем. Навели порядок в купе. Меня беспокоило лишь одно: как оценит мою заклеенную физиономию начальство в Берлине. Наверняка подумает, что разбил по пьянке. На меня работал в данном случае лишь тот фактор, что это начальство давно знало меня лично. Заместитель руководителя Представительства КГБ в ГДР генерал-майор Иван Алексеевич Ёрофеев принял меня через несколько часов после моего прибытия в Берлин и сразу спросил, что у меня с бровью.

– Иван Алексеевич, – ответил я, – если я скажу, что это не по пьянке, а несчастный случай, вы все равно не поверите.

– Вот и молодец, что говоришь правду, – похвалил генерал.

На этот раз мы не уехали в один из округов страны, а остались в Берлине. Я влился в маленький коллектив группы координации, курировавшей деятельность наших разведточек в окружных центрах. Мне было поручено вести линию внешней контрразведки, то есть разработку спецслужб противника.

Я приступил к работе с первого дня пребывания в стране тем паче, что знал ее к тому времени, как знают собственный двор. Моим полем деятельности стала теперь вся республика, вернее все наши 14 точек, рассеянные по ее территории. Я должен был объезжать эти точки, знакомиться с материалами по своей линии, помогать сотрудникам в организации работы на их участках, учить молодежь оперативному искусству и грамотному составлению оперативной документации, а также правильному ведению дел. Надо было добиться такого положения, чтобы все разведточки и отдел внешней контрразведки Представительства действовали в едином целенаправленном потоке.

Скажу несколько слов о том, что представляла из себя ГДР в 80-е годы. В конце 1980 года я побывал здесь в короткой командировке по делам управления “И” ПГУ. Проехал по пустынной бастующей Польше, утром сошел с поезда на Восточном вокзале Берлина и, обменяв деньги, первым делом отправился в магазин, чтобы купить перчатки. Старые были утеряны в Бресте. Перчаток в этом магазине не было. Не оказалось их и в другом магазине. Только в универмаге на Алексе я увидел перчатки. Однако за ними пришлось, совсем как у нас, постоять в очереди. Тогда же я обратил внимание на отсутствие в магазинах ГДР некоторых товаров первой необходимости. Не хватало дешевой обуви, дешевой одежды, совсем исчезла дешевая посуда. С продуктами питания пока был полный порядок. Я съездил тогда и в Галле. Хотел показать приехавшему со мной из ПГУ коллеге свой любимый город, провести его по заветным подвальчикам, попить пива в уютной обстановке. Каково же было мое удивление, когда я обнаружил многие из этих милых пивнушек закрытыми. У некоторых даже окна были забиты досками. Что же произошло? Оказывается, Хонеккер в запале социалистического энтузиазма одним махом решил уничтожить многоголовую гидру частнособственничества. Он разом закрыл 10 000 мелких частных предприятий, полагая, что от них все беды. Для такой маленькой страны, как ГДР, это очень большая цифра. Хонеккер нанес сильнейший удар по экономике государства, разрушив целую инфраструктуру, складывавшуюся столетиями. Суровый марксист Ульбрихт до такого не додумался, а легкий, либеральный, веселый Эрих – на тебе!

У меня в Галле был знакомый парикмахер по фамилии Брудер. Я всегда у него стригся. Он работал один в крошечной комнатке, которая была частью его квартиры. Порядок в парикмахерской наводила жена Брудера. Осенью 1980 года я увидел на двери его заведения трогательную афишку: «Mein Betrieb ist fur immer geschlossen»[4].

Позже я нашел Брудера в большой государственной парикмахерской. Он все так же ловко орудовал ножницами и был все так же любезен. К этому времени руководство ГДР одумалось и решило дать кое-какую свободу частнику. Поэтому я спросил у Брудера, не намерен ли он вновь открыть свое заведение. «Нет, – ответил он. – Мне тут лучше: работаю меньше, а денег получаю примерно столько же». Брудеру стало не хуже, но хуже стало его клиентам. Раньше все они звонили ему или заходили к нему и договаривались о времени стрижки, и для всех он находил это время. Теперь клиенты сидели в длинной очереди, а он не торопился. Ведь денег ему платили примерно столько же. Исчезли крошечные горячие булочки, с которыми немец привык пить свой утренний кофе. В огромных государственных ресторанах обслуживали медленнее, чем в маленьких гаштетах. В больших магазинах перестали обращать внимание на покупателей. Продавцы, особенно молодые, быстро научились хамить. Правда, уровень обслуживания в ГДР никогда не опускался до нашего. Это была все-таки Центральная Европа.

Другим важным фактором, подорвавшим экономику ГДР, явились миллиардные займы. Основным заимодавцем была ФРГ. В 80-е годы ГДР едва успевала выплачивать проценты по этим займам. Причем, выплачивала она их своими первоклассными товарами. В каталогах торговых фирм «Квелле», «Неккерман» и др. четвертая часть рекламируемых к продаже товаров была восточногерманского производства, но пришиты были к ним западные этикетки. На полках магазинов ГДР оставалось преимущественно низкопробное барахло. Конечно, небольшая часть доброкачественных вещей оседала в республике, но это был уже дефицит. Его добывали по блату. В середине 80-х годов я не мог купить там по доступной цене ни приличного костюма, ни плаща, ни пальто. Все это покупалось во время отпусков в Москве. Наши столичные универмаги в то время были богаче берлинских. Правда, были в республике продовольственные магазины фирмы «Деликат» и промтоварные – фирмы «Эксквизит», где продавались за большие деньги любые товары, в том числе импортные, очень высокого качества. Однако товары эти были по карману только немногим весьма состоятельным людям. Размножался и жирел класс коррумпированных партийных бонз и государственных чиновников. Население роптало. С продуктами питания, повторяю, был порядок. Мы никогда не поднимались до уровня ГДР в плане снабжения населения доброкачественной пищей в необходимом количестве. Естественно, на еду уходила часть займов. Но мы ведь тоже растранжирили все свое золото и сделали громадные займы, а народ не накормили. Наше золото и взятые взаймы миллиарды были просто разворованы. Немцам русского размаха в разграблении собственной страны никогда не достичь. Куда им, несчастным колбасникам! Кстати, разворовывание нашего Отечества шло уже тогда по нарастающей кривой во всех сферах и измерениях нашей жизни. По роду службы мне приходилось знакомиться с документами, характеризующими уровень коррупции в Группе советских войск в Германии (ГСВГ) в 80-е годы. Существовала целая прослойка населения ГДР, кормившаяся за счет продуктов гниения нашей армии. Спекулировали и торговали все – от рядового до генерала, но центральной фигурой в этом действе был прапорщик, оборотистый деляга в погонах. В армии о прапорщиках сложили такую песню:

Торговали бензином, автопокрышками, запчастями, предметами униформы, другим военным имуществом. Надо сказать, что оружие немцев не интересовало. Огромный ущерб Советскому Союзу наносил незаконный вывоз в ГДР драгоценных металлов. По данным надежнейшей агентуры, наши военные продавали немецким ювелирам ежегодно 800 килограммов золота и 16 тонн серебра. Была еще и платина. ГДР покупала советское золото за свои бумажки и покрывала наших валютчиков, одетых в офицерские мундиры. ГДР это было очень выгодно. Однажды во время учений на один из населенных пунктов ГДР упала ракета, выпущенная с нашего самолета. Упала и не взорвалась. Мы обрадовались такому исходу, а военные закручинились. Золотые контакты в ракете были заменены латунными. Они успели окислиться, в результате чего взрыва не последовало. Значит, золото было украдено на военном заводе. Кстати, в ГДР, помимо золотых и серебряных украшений, поступало и наше промышленное золото. Мы неоднократно информировали об этом Москву, предлагали создать при нашем Представительстве специальное подразделение по борьбе с валютчиками, которое скусило бы себя за год на много лот вперед. Военная контрразведка ГСВГ нас не поддерживала. Она сама была замазана в этом деле. Однажды мы получили материалы на агента военной контрразведки, который интенсивно торговал советским золотом. По его словам, это золото ему давали наши особисты. Москва не внимала воплям Представительства о необходимости пресечения махинаций с изделиями из драгоценных металлов. Это был писк навозного жука в гигантской гниющей куче, каковой тогда стала уже наша империя. Армия просто была, как и положено, сколком общества. Тут ничего нельзя было поделать. Безобразия творились внутри любой части. Самые лучшие товары (ковры, шубы, изделия из кожи, дорогие плащи, костюмы, шерстяные вещи) откладывались в сторону на пару лет, не достигая прилавка, а потом уценялись до умопомрачительно низкого уровня как немодные, не находящие сбыта, и распределялись промеж начальства. Генеральше норковая шуба обходилась в 800 марок, то есть в 270 рублей. Некоторые ловкачи наживали в ГДР целые состояния. Генерал Третьяк отправил домой до десяти контейнеров. Мой знакомый, побывавший у него на квартире, рассказывал, что все жилище Третьяка набито барахлом до потолка. В этом барахле генерал проделал узкие ходы сообщения, по которым перемещался, останавливаясь иногда и лаская любимые вещи.

Важнейшим событием 1982 года стала смерть Л. И. Брежнева. В этот день, 10 ноября 1982 года, мы с женой находились в городе Гере в Тюрингии. Я часто брал жену в поездки по стране. Ей было скучно одной дома, хотелось смены впечатлений, хотелось встретиться с подругами и знакомыми, которых за предыдущие десять лет моей службы в ГДР набралось немало. Они жили почти в каждом крупном городе. Жена не давала мне заснуть за рулем и тем оказывала нам обоим неоценимую услугу, В Гере старшим офицером связи был тогда генерал-майор Э. Б. Нордман, старый белорусский партизан. Когда пришло известие о смерти Брежнева, мы – да простят нас родственники усопшего – начали весело прилаживать траурный креп к его портрету. Ждали немцев, которые должны были явиться с соболезнованиями. Первым пришло руководство управления МТБ. Когда они удалились, Нордман пошутил: «Не убирайте портрета, может, еще кто захочет поздравить». Из Геры мы направились в Галле и там застали ту же картину: старший офицер приладил к портрету умершего генсека черную ленту, но никак не мог утвердить портрет в вертикальном положении. Я отлично знал, где в Галле хранятся подходящие для такого случая вещи, быстро нашел все необходимое и помог установить портрет. Скоро пришли немцы. Я от них спрятался, поскольку это были мои старые друзья. Я не хотел нарушать торжественность минуты.

На другой день мы вернулись в Берлин. Представительство походило на растревоженный муравейник. У всех была на уме одна мысль: кто станет новым хозяином и что этот хозяин будет делать. Наследство Брежнев оставил после себя тяжелое. Потом смотрели по телевизору похороны, похожие на праздничное представление. Неприятное впечатление оставили только могильщики, с грохотом уронившие гроб в забетонированную яму.

Выборы на пост генсека Ю. В. Андропова в наших кругах были восприняты с удовлетворением. Своего бывшего руководителя мы уважали. Я никогда ни от кого не слышал плохого слова в его адрес. Народ, кажется, тоже ничего не имел против Андропова. Ждали, что будет объявлена война коррупции, что произойдет очищение партии от примазавшееся сволочи, что будет порядок, что станет легче дышать честным людям. Однако вслед за Брежневым генсеки начали умирать так часто, что похороны их стали привычным делом. Наконец, к власти пришел молодой и энергичный Горбачев. То-то уж было радости! Как раз той весной я с женой поехал на отдых в подмосковный санаторий «Семеновское». Это бывшее имение графа Владимира Орлова, брата знаменитых фаворитов Екатерины – Григория и Алексея Орловых. Очень интересное и красивое место на реке Лопасне близ города Ступино. Так вот в «Семеновском» я и узнал о готовящемся принятии «сухого закона», узнал и испугался. Как же наш новый руководитель не понимает того, что ясно любому уличному ханыге? К тому же имеется печальный опыт введения и краха «сухих законов» в других державах, в том числе в Соединенных Штатах. Прогуливаясь по роскошному лесу вдоль Лопасни, я сказал жене: «Татьяна, а ведь наш новый генсек опять чудак!» К несчастью, это оказалось трагической истиной. Ущерб, нанесенный России Горбачевым, несопоставим ни с чем. Разве что Чингисхана и Батыя можно поставить рядом с ним. Псы-рыцари, чертовы ляхи, Карл XII, Наполеон, Гитлер по сравнению с Горбачевым просто котята, от столкновений с ними Россия только крепла. Несчастьем России на сей раз стало то, что ее новый царь родился чудаком чрезвычайно деятельным, активным и падким на лесть закоренелых врагов державы.

Хочу отвлечься от мрачных мыслей, вернуться в 1984 год, когда я отмечал в кругу друзей мое 50-летие. Мы с женой сняли на один вечер небольшую лесную гостиницу с рестораном. Вообще-то эту гостиницу МГБ ГДР выделило Представительству для ночлега и отдыха его сотрудников. Там в рабочие дни останавливались наши командированные из окружных центров, а по выходным туда ездили на отдых сотрудники, работавшие в Берлине. Эта гостиница вместе с накрытым столом на 16 персон обошлась мне в одну месячную зарплату. Зато повеселились от души. Гости были довольны и говорили в мой адрес много грубой лести, создав в своих тостах образ человека выдающегося и достойного доли гораздо лучшей, нежели та, что выпала мне. В конце слово взял я и сказал примерно следующее: «Друзья мои! Внимательно проанализировав сказанное вами в мой адрес, я пришел к выводу, что именно мне присущи все те человеческие и деловые качества, которыми должен обладать властелин великой страны, скажем, такой, как наша. Отчего же тогда генсеками в свое время были избраны такие люди, как Хрущев и Брежнев? Разве меня в это время не было дома? Спасибо вам за добрые слова! И ваше здоровье!»

Шутки шутками, а партия, имеющая внутри себя массу умнейших людей, была, действительно, устроена так, что генсеками, как правило, становились наиболее выдающиеся посредственности. Горбачев, парень из-под комбайна, тоже был выдающейся посредственностью, умело загримированной под героя наемными отечественными и зарубежными мошенниками пера и эфира. Россия его понесла. Он не справился с управлением, как не справляется с ним водитель-новичок на гололеде. А в результате мы все оказались в грязной канаве на обочине большой дороги.