Передо мной фото из старого журнала. Сталин беседует с руководителем великой державы. За спиной последнего в почтительных позах замерли министры и советники. Один из них склонился к уху Хозяина и что-то шепчет ему. Я улыбаюсь, потому что знаю: этот, нашептывающий, что сказать вождю русских, – наш агент. И еще один из тех, которые стоят за спиной высокого гостя, – тоже наш человечек, тоже агент влияния. Сталину известно, кто есть кто, поэтому он улыбается, как и я. А ведь рано мы улыбаемся! Придет время, и точно такие «советники» встанут за спинами наших руководителей. Тогда захохочут враги.

В разведке существуют три вербовочные основы: идейная, морально-психологическая и материальная. Жестокая разновидность морально-психологической основы – компрматериалы. В вербовочной работе редко используется какая-либо одна основа в чистом виде. Обычно в вербовочном процессе используются элементы нескольких основ.

Я уже писал выше, что в разведке все начинается с наводки и что в ГДР основной наводкой был антраг, т. е. заявление на въезд или на выезд из страны какого-то лица. Таких заявлений были тысячи. Работая по ним методом «тыка», можно было либо очень быстро прийти к успеху, либо не прийти к нему никогда. Надо было сразу искать основу вербовки, а если таковая не просматривалась, бросить наводку, невзирая на всю ее привлекательностъ.

Однажды на одном из антрагов я увидел сделанную карандашом приписку: «Имеет намерение переселиться через пять лет к дочери в ГДР». Речь шла об одинокой женщине 45 лет, которая работала в одном весьма интересном для нас учреждении ФРГ. Через две недели эта женщина – назовем ее «Амалия» – была завербована нами. Она обязалась предоставить в наше распоряжение интересующую нас информацию, мы обещали помочь ей с квартирой и работой после переселения в ГДР. Семнадцать раз наш агент-связник ездил к «Амалии», пока не перефотографировал все содержимое огромного сейфа ее начальника. В основе этой вербовки лежала привязанность «Амалии» к дочери и ее желание жить рядом с ней. Тут налицо типичный пример приобретения источника информации на морально-психологической основе с привлечением материального фактора.

В другой раз наводка была получена от агента, который сообщил, что его родственник работает у американцев и в то же время люто их ненавидит. Дело было в том, что друзья-американцы однажды напоили его до положения риз и изнасиловали практически у него на глазах его красавицу-жену. «Рудольф», так мы назовем этого человека, вынашивал планы убийства кого-либо из американцев или взрыва их объекта. В ходе его изучения выяснилось также, что он хорошо относится к Советскому Союзу, не приемлет фашизм, симпатизирует коммунистам. Познакомившись с ним, мы предложили ему более изощренные способы мести его врагам. «Рудольф» стал нашим агентом. Это пример вербовки на морально-психологической основе с привлечением идейного фактора.

Однажды наш агент из числа местных полицейских по кличке «Композитор», возвращаясь рано утром с ночного дежурства, увидел на тротуаре одной из улиц легковой автомобиль. Пьяный вдрызг водитель спал, склонившись на руль. «Композитор» достал из его карманов документы и обнаружил, что спящий – иностранец, и не простой иностранец, а инженер с одной чрезвычайно интересной для нас западногерманской фирмы, взятый в эту фирму с испытательным сроком. Как выяснилось позже, парень провел ночь с проституткой, выпил лишнего, и сил добраться до гостиницы у него не хватило. За езду в нетрезвом виде в ГДР была положена тюрьма. По моему предложению «Композитор» сказал задержанному, когда тот проснулся в участке, что он сбил человека и человек этот находится в больнице. С парнем случилась истерика, ему дали сильного успокоительного и завербовали его в течение пятнадцати минут. Впоследствии от него поступала ценная документальная информация. Это типичный пример вербовки на компрматериалах.

Я не любил вербовок на материальной основе. Собственно, я таких вербовок и не осуществлял. Продажные твари мне были просто отвратительны. Индивид, способный продать Отечество за деньги, способен продать всех и вся. Впрочем, человек рыночного общества относительно легко продается именно за деньги. Мои коллеги из научно-технической разведки не раз покупали ценнейшие технологии за обыкновенный чистоган, считая этот способ получения информации едва ли не основным.

Я никогда не давил на вербуемого, исключая случаи, когда вербовка шла на компрматериалах. Но тут давили сами компроматы. Считаю, что неофициальное сотрудничество должно быть сугубо добровольным делом. При этом вербуемый должен четко представлять, что его ожидает в случае провала. Объяснить все это вербуемому – джентльменский долг сотрудника разведки.

Завербовать агента – это только полдела. Главное – научить его конспиративно выполнять наши задания и конспиративно же поддерживать с нами связь. Не хотелось бы утомлять читателя описанием способов поддержания связи с агентурой, хотя именно на плохо организованной связи агентура и горит. Связь бывает личная и безличная. Иногда агента обучают тайнописи. Иногда вручают ему радиопередающее устройство, учат радиоделу. В некоторых случаях активно используется тайниковая связь. Тут существует целая система сигналов оповещения (о закладке тайника, об изъятии его, сигнал опасности). В общем, разведка дело серьезное, любящее точность, сосредоточенность, наблюдательность, выдержу и терпение. И еще разведка любит очень крепкие нервы.

Я не был разведчиком от Бога, и все мои дела обычные, ординарные. Таких дел было много.

Хотелось бы рассказать об одном неординарном деле, которое известно профессионалам всего мира, а может быть, уже и позабыто ими. Был в 50 – 60-е годы у Центра и Представительства КГБ в ГДР общий разведчик-нелегал «Марк». Общих разведчиков вообще-то не бывает, как не бывает общих агентов. Но этого вместе готовили, вместе выводили в ФРГ, вместе получали ордена за его оперативные подвиги. «Марку» в течение короткого времени удалось приобрести ценных источников. Один из них был камердинерам французского военного атташе в Бонне. Он похитил у хозяина ключ от сейфа, по слепку с этого ключа изготовили его дубликат. Из сейфа были похищены коды, которые использовались в радиопереговорах армий НАТО. С того момента наисекретнейшие сводки этих переговоров читались в Москве как простая беллетристика. Другой источник «Марка» был официантом и обслуживал правительственные приемы. Казалось, что может официант? Но однажды этот человек поставил между канцлером и его высокопоставленным собеседником пепельницу с вмонтированными в нее микрофоном и радиопередающим устройством. Впоследствии он неоднократно повторял эту простую операцию. Оба источника были завербованы на материальной основе. В конце концов, один из них и провалил «Марка». Но еще до этого его резидентура была укреплена ценным агентом Зайделем, который по нашему заданию женился на сотруднице МИДа ФРГ. Та была дочерью нациста, и поэтому вербовка ее осуществлялась, так сказать, «под чужим флагом» – от имени неонацистской организации. Любящая супруга Зайделя ежедневно выносила мужу все, что попадало на ее стол в МИДе. Тот фотографировал документы и закладывал их в тайник. Бывало так, что диппочта ФРГ попадала в руки боннского министра иностранных дел. Мы не знаем, когда точно провалился «Марк». Он попал в руки американских контрразведчиков. Те пригрозили ему тридцатью годами тюрьмы и предложили работать на них. «Марк» согласился. Когда я знал его, он был уже двойником, жил в Восточном Берлине и использовался в проверочных мероприятиях по линии нелегальной разведки. «Марк» был черноволосым смуглым мрачноватым сорокалетним мужиком, часто раздражался без видимой причины. Может быть, его грызла совесть. Накануне празднования 50-ой годовщины Октября американцы вывели «Марка» с семьей на Запад. На другой день он уже выступал по западногерманскому телевидению и в тридцать три струи поливал как Советскую власть, так и советскую разведку. С той поры «Марка» переименовали в «Гниду». Он написал книгу о своей работе в нашей разведке. Книга называлась «Когда Москва играет танго». Мелодия популярного танго предшествовала сеансам радиосвязи «Марка» с Центром. Я излагаю события так, как их изложил «Марк» в своей книге, и если где-нибудь согрешил против правды, то спрос с него. Зайделя и его жену арестовала западногерманская контрразведка. Когда жена Зайделя узнала, что работала на Москву и что Зайдель женился не ней не по любви, а по заданию, она покончила с собой. Другая агентура «Марка» также была арестована и отсидела положенные сроки. Вот такие пироги, дорогой мой читатель!

В самой середине моей первой загранкомандировки имел место эпизод, который заслуживает того, чтобы рассказать о нем. В ГДР приехал Брежнев. Я был тогда партийным секретарем первички, то есть принадлежал к активу, и потому удостоился чести быть приглашенным на собрание этого самого актива в большой зал заседаний Посольства Советского Союза в ГДР. Зал этот роскошный. Не у всякого театра есть такой. Посольство России в Берлине еще при царе было самым большим и самым помпезным. Построили его на Унтер-ден-Линден неподалеку от дворца кайзера. Там оно и осталось при новых правителях России и Германии. В положенный час зал был битком набит сотрудниками посольства, торгпредства и нашего ведомства. Брежнев вышел на сцену бодро, как конферансье, знающий себе цену. Места в президиуме заняли похожий на мопса вечный наш посол в ГДР Петр Андреевич Абрасимов и еще какие-то люди, которых я не знал в лицо. Зал по привычке взорвался бурными, долго не смолкающими аплодисментами. Брежнев поднял руку. «Ни к чему это, – сказал он. – Не те сейчас времена. Прекратите. Я бы попросил у вас разрешения закурить». Такой оборот дела нам понравился, и мы еще похлопали. Надо же! Какой простой и скромный человек наш новый генсек! Брежнев закурил и, расхаживая по сцене, стал делать обзор международного положения, ибо так звучала повестка собрания. В то время это был здоровый розовощекий шестидесятилетний человек с быстрыми энергичными движениями, подтянутый, безупречно одетый. Говорил он без всяких бумажек и подсказок. Слова произносил четко, мысли облекал в краткую и доходчивую форму. Правда, язык его, как и у всех наших правителей после Ленина, не был языком интеллигента. Это был язык «докyмента» и «инстрyмента». Но мы ему такую мелочь простили, тем более, что рассказывал он о вещах интересных. Дела у нашего главного противника шли неважно. Американцы по уши увязли во вьетнамском дерьме. Президент Джонсон требовал у конгресса уже не 1,7, как два года назад, а 22,3 миллиарда долларов на это безнадежное предприятие. Но и у нас были кое-какие сложности. Продолжалась напряженность в отношениях с Кубой и Румынией. Кастро прослышал, что мы откладываем на неопределенное время мировую революцию и не собираемся ввязываться в мировую войну из-за Кубы. Он обиделся на нас и задружил с китайцами. «Только для вас, – говорил Леонид Ильич. – Я ему письмо написал. Может, прочтет и одумается». Чаушеску хотел быть чересчур суверенным, и это тоже тревожило генсека. «Я ему говорю: товарищ Чаушеску, ну кто покушается на твой суверенитет? Где ты видишь ущемление твоего суверенитета? А он молчит, не отвечает, но чувствуется, чем-то недоволен».

– А что с Китаем? – крикнул кто-то из зала.

Брежнев улыбнулся и широко развел руками.

– А вот об этом я у вас хотел спросить, – сказал он, имея в виду сидевших в зале сотрудников разведки.

Все засмеялись.

Иногда все-таки чувствовалось, что склероз уже начинает есть его мозг. Он забывал некоторые известные имена и названия. Тогда Абрасимов ему подсказывал.

– Так где это я выступал вчера?

– В Йене, Леонид Ильич.

– Да, да, спасибо, в Йене.