К сожалению, ни новый глава государства, ни его рейхсканцлер (то есть Шверин фон Крозиг) не были готовы пойти на подобные признания. Как говорит в своих мемуарах Шверин фон Крозиг, они настолько были убеждены в правильности, пристойности «своего поведения при Гитлере, считая, что это было продиктовано исключительно доброй волей», что сама мысль о том, что союзники могут отказаться принять временное правительство и при этом поддержать какой-нибудь другой режим в качестве смирительной рубашки для рейха, никогда не приходила им в голову. И поэтому не было сделано никаких попыток обратиться к выдающимся представителям германских парламентариев с предложением участия в правительстве.
Единственная ссылка, сделанная Шверином фон Крозигом на возможные политические реформы, содержится в интервью, которое он дал корреспонденту Би-би-си Эдуарду Уорду 11 мая. Шверин фон Крозиг подчеркнул, что после капитуляции однозначно объявил о государстве, основанном на диктате закона, «как переходной фазе между диктаторским государством и конституционным государством»; на следующий день Дёниц объявил о том, что пришел конец единству государства и партии. «В результате в течение нескольких дней были предприняты эпохальные меры, которые следует рассматривать как основу намеченного нами дальнейшего развития. Вряд ли мне необходимо подчеркивать, что торжественное провозглашение правового государства подразумевает фундаментальное осуждение методов, вызвавших столь бурную критику как внутри, так и извне». Поскольку многие годы Шверин фон Крозиг служил государству, в котором закон ничего не значил, это заявление совсем не выглядело убедительным — точно так же, как и его ссылка на свободу и достоинство человека в речи от 2 мая. Газета «Нью-Йорк тайме» от 7 мая заметила, что союзниками столь полный отход от прошлого и поворот в германской политике будут восприняты со скептицизмом. Также следует помнить, что Шверин фон Крозиг мысленно представлял себе необходимость подобных заявлений в случае виртуального правительства Гиммлера.
Декларативный характер этих заявлений четко просматривается, если сравнить их с обращением к германскому народу Бека, в котором упоминается «величие закона» и предлагается искупить вину за преследование евреев и за преступления, совершенные на оккупированных территориях. По этим вопросам рейхсканцлер Дёница не произнес ни слова — и это неудивительно, потому что несколько членов правительства, включая его самого, хотя и не были фактическими участниками преступлений, но принимали прямое или косвенное участие в административных мерах, направленных на дискриминацию евреев, исключение их из общественной жизни или их депортацию. Однако именно сейчас из американских газет, доставленных фон Фридебургом из штаба Монтгомери, в Фленсбурге стали известны подробности о концентрационных лагерях, а 9 мая Порт Кэптин сообщила об ужасных условиях на корабле, перевозившем заключенных из концентрационных лагерей. Дёниц и Шверин фон Крозиг почувствовали, что надо что-то предпринимать. Рейхсканцлер докладывал Дёницу в письме, утверждая, что «если в концентрационных лагерях или в связи с арестами случались такого рода события, несовместимые с общепринятыми нормами закона и морали или чувствами достойных людей, то об этом в Германии знали лишь немногие». Это нужно заявить четко, но одного заявления будет недостаточно. Немецкий народ хочет «сам провести чистку в своем доме». Шверин фон Крозиг предложил предоставить Верховному суду рейха исключительные права в этой области.
И еще в одном месте того же письма звучит требование «провести чистку в общественной жизни». В последние годы, утверждает Шверин фон Крозиг, вопреки всем моральным и юридическим принципам некоторые лица бесстыдно набивали свои карманы. Необходимо создать специальную комиссию для расследования этих злоупотреблений.
Факт, что одним духом Шверин фон Крозиг смог упомянуть и о наказании за «преступления против человечества», и о таких нарушениях, как незаконная растрата, выдает безнадежную «путаницу в самых элементарных вопросах морали».
Письмо Эйзенхауэру с предложением поручить Верховному суду рейха выносить наказания виновным, включает в себя следующее: «Немецкий народ единодушно и с возмущением осуждает злоупотребления и жестокости, о которых сообщают союзники; они несовместимы с принципами его образа жизни и с его чувством морали. Ради удовлетворения истинного и неизменного чувства законности в умах немецкого народа совершенные преступления должны быть наказаны незамедлительно и со всей строгостью».
Из уст того, кто так долго был министром финансов Третьего рейха, ссылка на «неизменное чувство законности» может звучать странно; однако предложение о том, чтобы эти преступления рассматривались в германских судах и в соответствии с германскими принципами права, было неоспоримым — даже Гарделер, а также антифашистский «кружок Крейзау» (его лидером был расстрелянный в начале 1945 г. граф Хельмут Джеймс фон Мольтке. —
Продемонстрированное Дёницем и его рейхсканцлером отсутствие этого чувства проистекает из ряда взглядов и убеждений, характерных для того времени.
1. Считалось, что такие доклады относятся к изолированным случаям — это четко видно в письме Дёница Шверину фон Крозигу. Такие случаи, как тогда полагали, должны рассматриваться в соответствии с существовавшими юридическими нормами.
2. Заключенные концентрационных лагерей считались людьми, «серьезно отягощенными преступлениями и морально развращенными личностями», «преступниками и дезертирами»; для таких «антисоциальных элементов» Дёниц считал заключение в лагерях оправданным, хотя он решительно выступал против нечеловеческих условий. Действительно, гроссадмирал подготовил обращение к вермахту, выдержанное в этом духе, но его публикация была запрещена генералом Руксом. Оно близко к тому, что было выпущено командующим кригсмарине, в котором говорилось, что ВМС не имеют ничего общего со всеми этими лагерями, что «содержание профессиональных преступников в заключении в военное время» правильно, но что злоупотребления и излишества, «которые явно имели место», должны быть осуждены самым серьезным образом. Командующий «Юго-западом» генерал Фитингоф и генерал-полковник Десслох, исполнявший обязанности командующего «Западом», также опубликовали заявления, осуждающие жестокости, о которых сообщалось в прессе, и отрицающие всякую осведомленность об этом.
3. Часто используется защитный прием типа «сам такой». Например, Йодль, опираясь на памятную записку нового министра иностранных дел, выдвигает следующий аргумент: «Если будет поднят вопрос концентрационных лагерей и нас, немцев, станут осуждать из-за того, что был убит какой-то Наймюллер или другие священники, тогда задайте вопрос: „А почему союзники не беспокоятся о России, где без особых церемоний были убиты 12 000 священников?“» Не требуется никаких комментариев по поводу невозможности оправдания подобных взглядов.
4. Большинство сообщений относили к разряду вражеской пропаганды, делая параллель с историями о зверствах германских солдат, распространявшимися во время Первой мировой войны. Правительственная служба информации поддерживала это предвзятое мнение: ее ежедневный отчет от 9 мая, например, содержал раздел о «пропаганде зверств»: «Пропаганда о жестокостях, совершенных при нацистском режиме, возрастает: она явно намечается как аккомпанемент и как фактор в общественной дискуссии о будущем Германии. Примечательным примером может служить отчет восемнадцати американских издателей и редакторов газет, которым наверняка предоставили доступ к этому материалу, который ошеломляет воображение. Этот отчет наверняка на долгое время станет главной темой американских статей. Он служит удовлетворению американской предрасположенности к сенсационным новинкам, потворствует американскому гуманизму, а потому станет хорошим бизнесом для печати. И поэтому в ближайшие несколько дней вполне можно ожидать роста поношения „нацизма“; нам также следует ожидать, что этот материал будет использован для нанесения ущерба репутации нынешнего правительства рейха».
Этот отчет фактически указует перстом на главный объект деятельности временного правительства. В дальнейшем не делалось никаких попыток, чтобы создать «государство, основанное на власти закона», провозглашенное Шверином фон Крозигом; ничто не напоминало закон «О восстановлении упорядоченных условий в правительственной и юридической сферах», подготовленный Попицем, где делался намек на «денацификацию». В действительности упор неизменно делался на необходимости сохранения незаменимых экспертов на их прежних постах.
В экономической, финансовой и социально-политической областях также не предпринималось попыток по-настоящему базового планирования. В памятных записках правительства речь идет только о нынешнем чрезвычайном положении, а его единственная рекомендация — это центральное руководство. Просматривалось явное намерение сделать так, чтобы все продолжалось, как и прежде; в своей речи 2 мая, например, Шверин фон Крозиг похвалил нацистские достижения в решении проблемы безработицы и кризисов даже тогда, когда экономическая ситуация и условия жизни рабочих были в самом тяжелом состоянии. Олендорф описывал «экономические группы» как наилучшие учреждения для восприятия ответственности за самоуправление и оживление экономики. Он также предлагал, чтобы через торговые палаты в каждой земле Германии влияние правительства доводилось до индивидуальных фирм.
Не существует ни малейших указаний на то, что имелись какие-либо планы возрождения профсоюзов. «Социалистический лоск», который в результате пребывания Шверина фон Крозига в Англии оставил свой след на его консерватизме, давным-давно стерся.
Единственной поддающейся расшифровке тенденцией, и она очень выразительна в планах правительства в отношении будущего общественного и экономического порядка, является его глубокая ненависть к коммунизму как к социальной системе, так и идеологическому и государственному принципу. Жалобы и сетования по поводу угрозы большевизации Европы звучат наподобие кличей предчувствия холодной войны; они, однако, проистекали из антирусской склонности в немецком национализме, усиленной расовыми предрассудками. «Большевизированная Европа станет первым поворотным пунктом на хорошо спланированном пути к мировой революции, которым Советы идут уже двадцать пять лет. Либо достижение Советами этой цели, либо третья мировая война — вот неизбежный результат. Мир сможет жить в мире лишь в том случае, если большевизм не затопит Европу. В своей уникальной героической борьбе, длившейся четыре года, Германия, играя роль передового бастиона Европы, а значит, и всего мира в сдерживании красного потопа, истратила свои последние резервы. Она бы защитила Европу от большевизма, если бы не подверглась нападению с тыла». Это цитата из выступления Шверина фон Крозига 2 мая 1945 г.
Ссылка на спасение Европы — не более чем повтор пропагандистской линии Геббельса, твердившего о том, что Германия сражается за европейскую культуру. Это было призывом к западным союзникам присоединиться к этой «культуркампф», при этом спокойно упуская из виду, что советское наступление на Европу было лишь прямым результатом германской агрессии. Кроме того, германское нападение на СССР Шверин фон Крозиг аргументировал весьма отличающимися способами.
В своей речи 2 мая Шверин фон Крозиг использовал также фразу «железный занавес», введенную в обиход Геббельсом и постоянно ошибочно приписываемую Черчиллю.
Страх перед коммунизмом не был чужд и Дёницу. Основа его — преимущественно эмоционального происхождения, но он также являлся фактором тактики во внешней политике, как это видно в триаде Дёница — «голод, болезни, коммунизм».
В заключение отметим, что самой бьющей в глаза отличительной особенностью инициатив фленсбургского правительства во внутриполитической сфере стало их ничтожное количество. Напрасно стали бы мы искать намеки об осуждении прошлого и о возрождении здоровых моральных сил. Немногие шаги, сделанные рейхсканцлером Шверином фон Крозигом в направлении создания «государства закона», оставляют неубедительное впечатление. Они несут на себе отпечаток чистого прагматизма и лишены какого-либо морального или духовного элемента.