Его основное предположение заключалось в том, что в своей будущей борьбе за власть Англия не сможет обойтись без сильной Германии, воюющей на ее стороне. Хотя и начинаясь с ложной предпосылки, такое предположение приводит Штеллрехта к совершенно правильному заключению о том, что «если бы национал-социализм не вступил на этот путь, Германия не смогла бы вести последнюю войну»; поэтому он выдвигает аргумент, что по этой причине Англия должна разрешить существование национал-социализма в Германии. Одержимый идеей, что каждое государство должно стремиться исключительно к увеличению своей мощи и что войны поэтому неизбежны, Штеллрехт не смог осознать, что можно было бы обосновать свою мысль чем-то другим, нежели непрерывной готовностью к войне, и посему можно постоянно стремиться к тому, чтобы избавиться от того, что представляется ему необходимым для идеологической и политической борьбы. Однако в своем желании навсегда ликвидировать германскую военную машину союзники были очень далеки от осознания необходимости защищать Германию в случае борьбы не на жизнь, а на смерть.
Причина состояла в том, что истинная политическая цель войны ради выравнивания баланса сил в Европе была затуманена фактом, что она обрела характер крестового похода. Подоплека политических рассуждений в мае 1945 г., как она вырисовывается из этих рабочих проектов, показывает степень, до которой рациональные и эмоциональные точки зрения того времени, да и нашего тоже, втискивались в рамки этого исторического фона, и аналогичные цели как тогда, так и сейчас мотивировались по-разному.
Далее Штеллрехт изучает возможности восточной ориентации и соответственно преимущества, которые она может дать Советской России и Германии. В качестве модели соглашения он приводит Тауроггенскую конвенцию 1812 г., в результате которой Пруссия установила нормальные отношения с Россией (18 (30) декабря 1812 г. в Тауроггене (ныне Таураге в Литве) было подписано русско-прусское соглашение о нейтрализации прусского вспомогательного корпуса генерала Йорка, воевавшего против России в составе французского корпуса Макдональда. —
Россия, продолжает он, ухитрилась воплотить в жизнь идею славянского единства, в то время как на Западе все еще отсутствовал «идеологический импульс» в направлении германского единства. Вполне возможно, что Россия избежит ошибок в попытке ликвидировать всех национал-социалистов. Кроме того, ей следует попробовать склонить на свою сторону солдатскую массу в Германии, и Сталин уже пытается воспользоваться германским национализмом. Однако в то же самое время СССР создаст в Германии коммунистическую организацию. В своей зоне он сумеет развернуть немцев к Востоку, а посему встает вопрос, разумно ли будет правительству возглавить это движение. Пока, правда, еще не было свидетельств того, что Россия намерена поддержать германское правительство. Однако она может это сделать, поскольку ей нужны германские офицеры и солдаты, а они, в свою очередь, связаны присягой гроссадмиралу. Поэтому для России может оказаться выгодным, если Дёниц выскажется в пользу европейской системы под советским главенством.
Неясно, какие основания были у Штеллрехта для такого категорического заявления, что России «нужны» германские офицеры и солдаты. Просто это было широко распространенное мнение, как выявилось в инциденте с плавучей базой торпедных катеров.
Штеллрехт считал огромным для Германии преимуществом то, «что Россия может позволить рейху оставаться в границах 1939 г. Этим предполагалось, что Америка покинет Европу и что (в особенности если Германия повернется к Востоку), Англия не сможет удержать Европейский континент». Еще одним преимуществом являлось то, что советская военная мощь может оказаться недолговечной и что со смертью Сталина она может рухнуть. До настоящего времени ни одна из азиатских гегемоний в Европе не была долгоживущей, и тогда Германия автоматически вновь обретет свои позиции в качестве важного фактора силы.
Эта часть документа завершается исследованием характера и возможностей славянской расы, которое, по своей сути, имеет чисто пангерманское происхождение и является отголоском идей Розенберга и Гитлера. Она полна таких клише, как «ему [славянину] нравится чувствовать руку хозяина» или «он строго подчиняется требованиям» и т. п. Единственная проблема в том, как долго сможет продержаться «большевистский правящий класс с его азиатскими методами». «Славянская кровь не может мановением руки произвести руководящий класс или класс господ, способных удержаться». Возможная переходная суть советского государства сравнивалась со стабильностью британской государственной структуры.
Главные недостатки восточной ориентации Штеллрехт усматривал в отсутствии германского партнерства и «баланса сил». В то время как западные державы нуждаются в Германии, чтобы сдерживать Россию, последняя, как только достигнет своих целей, уже не будет более нуждаться в Германии. Штеллрехт также предвидел серьезный «биологический ущерб», поскольку, следуя национал-социалистической практике, считал, что весь правящий класс будет ликвидирован.
Россия, утверждал Штеллрехт, не будет спешить с продвижением к Атлантике; она вполне может себе позволить подождать, пока американцы не уйдут из Европы. Тем не менее для Англии и Америки весьма желательно, чтобы процесс шел быстрее, но уже не стоит ожидать, что что-либо произойдет в этом году.
Еще одна опасность в случае разворота Германии на Восток, как считал Штеллрехт, — коллективизация сельского хозяйства и ликвидация предпринимателей, в то время как с Западом нынешняя экономическая структура в своей большей части будет сохранена. В последнем случае, однако, как он предсказывал, множество крестьянских хозяйств будут в столь же плохом состоянии, как и до 1933 г.
Он считал, что русские вывезут промышленное оборудование, но Запад будет использовать другие методы для обеспечения немецкой экономической зависимости.
Зависимость от Востока загонит Германию в интеллектуальную и культурную изоляцию; однако в союзе с Западом у нее будет возможность принимать участие во всемирной системе. Германия под влиянием России потеряет свою индивидуальность, но сможет ее вернуть на Западе — при условии, что не станет идеологически извращенной!
Тем не менее существует ряд неизвестных факторов, которые следовало принимать во внимание, утверждал Штеллрехт; однако, если перед Германией встанет необходимость сделать выбор между Востоком и Западом, восточное решение выглядит более неблагоприятным.
После конечной ссылки на необходимость реалистической оценки, свободной от каких-либо идеологических соображений, Штеллрехт закончил свои тезисы рекомендацией сотрудничества с Западом. Однако что из этого получится, могут решить только обстоятельства.
Но еще до того, как Дёниц успел прочесть эту рекомендацию, он уже сделал движение в этом направлении. 17 мая его вызвали на собеседование на «Патрию» с генералом Руксом и политическим советником Эйзенхауэра Робертом, и по этому поводу гроссадмирал, похоже, выложил свои карты на стол. Мэрфи прежде всего потребовал доказательств его полномочий и копий радиосообщений из Берлина. Дёниц далее изложил свои взгляды на ситуацию, упомянув о своих попытках отвода войск с Востока за демаркационную линию на Западе и о шагах, которые он предпринял для спасения самых способных германских ученых от русских, чтобы они могли оказаться под рукой на Западе в случае необходимости. Предупреждение Дёница о возможной большевизации Европы было сформулировано в таких настойчивых выражениях, что Рукс и другие, видимо, пришли к выводу, что он предлагает совместное наступление немцев и Запада с целью воспрепятствования советской гегемонии в Европе. Хотя Дёниц и не сделал прямого предложения (никаких записей этого разговора не было обнаружено), оба американца восприняли это предложение как приглашение к антибольшевистскому крестовому походу — что в основном и было желанием Дёница. Когда его предупреждения не возымели желаемого эффекта, Дёниц почувствовал, что должен предпринять дальнейшие шаги. В тот же самый день он дал интервью корреспонденту Би-би-си Эдуарду Уорду и упомянул о растущей опасности коммунизма в Германии. Затем Дёниц пригласил Рукса и Фурда для дальнейших переговоров в свою канцелярию. Запись этой встречи имеется. Из нее видно, что Дёниц полагал, что должен добавить больше «пара» в эту проблему. Она также показывает, что немецкие взгляды на рабочем уровне совпадали с понятиями на «самом верху» западных союзников. Тем не менее в этой беседе Дёниц не стал призывать к совместным военным действиям:
«Я вам вчера сказал, что в последние месяцы войны и прямо перед капитуляцией огромный поток беженцев хлынул с Востока на Запад из боязни перед русскими. Немецкий народ в целом настроен антирусски. Люди думают: „Как только наступит мир с Западом, тогда мы сразу же продолжим войну против русских всей своей мощью“.
Сегодня позиция немцев в районах, оккупированных вами, весьма отлична. Повсюду завоевывает популярность такая точка зрения: почему бы нам не поладить с большевиками? Так думает уже большая часть рабочего класса. В Гамбурге уже вывешено множество красных флагов. По городу разъезжают грузовики и мотоциклы с красными флагами. Эта тенденция перейти на сторону русских уже охватила средний класс и все круги националистов. Даже в вермахте получает все большую популярность точка зрения, что сотрудничество с Россией — это правильное решение. Сторонники этой идеи — молодые офицеры, которые приходят ко мне и к своим старшим офицерам и заявляют об этом совершенно открыто. Они, например, спрашивают меня: „А не было бы лучше, если бы до капитуляции вы приказали перегнать все корабли и подводные лодки в Кронштадт?“
Западная Германия, оккупированная вами, сейчас стремится спонтанно или по собственному побуждению перейти к русским. Эта тенденция очень заметна и развивается очень быстро. Причины таковы: весьма открытое поведение русских и, с другой стороны, ваше собственное, фундаментально ошибочное, отношение к немецкому народу».
Далее Дёниц привел примеры для иллюстрации этих двух моментов. По первому пункту он подчеркнул, что Сталин объявил, что не имеет желания расчленять Германию или уничтожать немецкий народ, и он так себя и ведет. Множатся сообщения о быстрых темпах восстановления в советской зоне оккупации. В Берлине заработало метро, и железные дороги вновь функционируют. Немецким рабочим разрешено разговаривать с русскими, звучит немецкая музыка, с людьми обращаются доброжелательно, предлагая сигареты и конфеты. Население на Западе узнает об этом, и «как снежный ком» здесь растут прорусские настроения.
Да, обращение с немцами на Западе было полным контрастом. Там, вероятно, полагали, что «немецкий народ полностью состоит из преступников». Западные союзники хотели лишить немецких матерей права воспитывать своих детей. Заявления, что вся немецкая молодежь была плохой, звучало оскорблением для каждой женщины, чей сын был убит. Газеты были полны сообщений о концентрационных лагерях; немецкий народ знал, что эти истории «преимущественно преувеличены и являются пропагандой»; в любом случае людей в этом винить нечего, потому что они ничего не знали о лагерях. Говорили о военных преступниках, когда каждый знал, что это неправда. По сравнению с быстрым восстановлением экономики на Востоке на Западе все находилось в застое. Вместо того чтобы разрешить железнодорожным организациям приступить к работе, их бомбардировали требованиями предоставить данные и статистику.