— Можно, — ответила Марина. — Он в хирургии, в той же палате, что и ты лежал.

— Спасибо, — я поспешил выйти из приёмного.

Знакомым маршрутом я быстро дошёл до своей бывшей палаты. Там я, честно сказать, растерялся, так как не сразу признал в жестоко избитом парнишке своего одноклассника. По всей верхней части лица у него растёкся огромный чёрный припухший синяк. Опухшая верхняя губа была зашита несколькими швами и густо замазана зелёнкой. Я догадался, что это он, только потому, что остальные больные в этой палате были взрослыми дядьками.

— Мишка! Это ты? — не мог я поверить своим глазам. — Как же тебя угораздило!

— Привет, — не шевеля губами сказал он, протягивая мне руку.

— О, да, здорово, — спохватился я. — Наши все передают тебе привет. Как ты?

— Нормально.

— Нос сломан? Или обошлось.

— Сказали, горбинка останется.

— Шрамы украшают мужчину, — попытался пошутить я.

Разговор не клеился.

— Мы в субботу в поход собираемся с ночёвкой, — вспомнил я.

— Опять Полянский водяры с собой наберёт, — хмыкнул Мишка.

— Поход, это же как рыбалка, — поддержал тему я. — Куда же без водяры? Главное, чтобы его нести не пришлось.

— Бросьте его в лесу, если сам идти не сможет, — сказал серьёзно Мишка.

— Какой ты кровожадный, — усмехнулся я. — Тебе надо что-нибудь? Ты говори, я ещё приду.

— Дядьку моего можешь убить? — зло процедил Мишка.

— Ты не спеши его убивать, — воспринял я всерьёз его слова. — Мне тут мать с бабкой рассказали, как у вас тогда всё получилось. Если бы не дядька твоего отца порешил, то отец бы вас всех. И мать твою, и вас, детей малых. Говорят, дурной батя твой был, как выпьет, так за ружьё всё хватался. Ты сам-то ничего не помнишь, как вы тогда жили?

— Почему не помню, помню, — задумался Мишка.

— И что?