У Насти началась истерика. Её душили рыдания. Она расходилась всё громче и громче. Надо было что-то делать, чтобы она в горячке не наговорила своему начальнику лишнего.

Я подхватил её под локоть и поволок на улицу. Потемкин понял меня и помог вывести её. Я схватил пригоршню снега и приложил ей ко лбу. Потом прикладывал снег к вискам. Девушка начала приходить в себя. Я вложил ей в руки снега и посоветовал приложить к щекам.

Влад закурил и, нервно переминаясь с ноги на ногу, молча ждал рядом, пока Настя продышится.

— Ну, ты как? — спросил я девушку.

— Нормально, — пробормотала она.

— Контролируешь себя? — уточнил я.

Она кивнула головой.

— Приглядывай за ней, — попросил я Потёмкина. — Пойду посмотрю, что там. И не думайте сейчас ничего предпринимать. Любое решение должно приниматься на трезвую и холодную голову.

Потемкин кивнул. Я пошёл к кабинету. Навстречу мне шел главный контролер. Он попрощался со мной кивком головы. Я подошёл к кабинету. Денег на полу не было.

Никифоровна и Вася стояли тут же.

— Богдан Адамович, что, ревизия окончена? — спросил я. — Завтра не надо с утра приходить?

— Не надо, — проворчал Цушко, кладя у всех на виду на стол обещанную мне десятку.

Что это он перестал шифроваться? Решил, что мы и так уже видели ВСЁ? Вид у него был усталый и какой-то болезненный.

— По домам? — спросил я, забирая десятку.

Цушко мне в ответ только махнул рукой в сторону двери и обессилено опустился в своё кресло.

Да. Воровство работа вредная. Нервная.

— А мне на фасовку завтра приходить? — решил уточнить я.

— Приходи, — ответил заведующий.

Я взглянул на Никифоровну. Она стояла, покачиваясь взад-вперёд, заложив руки за спину, глядя в пол и поджав губы. Я так и не понял, что означает эта её поза.

Я попрощался со всеми и поспешил домой. Гастроном закрывается в семь, я ещё успею купить бисквитно-кремовый тортик с белковым кремом. Как же я любил его в детстве!