Антимафия и «революция роз»

По мнению ключевых респондентов [R7; R44; R45], политика борьбы с мафией, проводимая в Грузии в 2005 году, практически копировала законодательства других стран. В частности, на разработку законодательства в Грузии оказал большое влияние американский закон «О подпавших под влияние рэкетиров и коррумпированных организациях» 1970 года (RICO). Точно скопированы были также меры, принятые Итальянской комиссией по борьбе с мафией и зафиксированные, в частности, Чрезвычайным декретом-законом 306/8 от июня 1992 года, который опирался на существующий закон 416-бис о борьбе с мафией. Этот закон был призван серьезно воспрепятствовать деятельности мафии после смерти от рук «Коза ностра» судей Фальконе и Борселлино [Jamieson, Violante 2000]. Использование правоприменительного опыта других осуществлялось с помощью исключительно компетентных советников, в том числе генерального прокурора США и крупных фигур в антимафиозном движении сицилийского ренессанса, в первую очередь бывшего мэра Палермо Л. Орландо, а также Р. Годсона из Национального информационного центра по стратегическим концепциям (NSIC), концентрация интеллектуальных ресурсов которого позволила разработать для противостояния сицилийской мафии программу «культура законности».

Орландо относился к грузинам особенно тепло, сделав Тбилиси и Палермо городами-побратимами и пожив в Советской Грузии в 1980-х годах, когда ему пришлось покинуть Сицилию из-за угрозы его жизни¹¹. Пребывая в гостях, он отметил культурное и историческое сходство между Сицилией и Грузией и написал о своей привязанности к грузинскому народу в автобиографии: «Так же являясь коктейлем из разных рас и культур, Грузия во многом похожа на Сицилию» [Orlando 2001: 136]. С 2001 года Орландо и другие видные лидеры борьбы с сицилийской мафией из Сицилии участвовали в визитах по передаче опыта из Палермо в Тбилиси. Знакомство с этим опытом стало процессом извлечения уроков и подражания [Rose 1993; Dolowitz, March 2000]. Главная идея грузинской администрации состояла в том, что реформы должны осуществляться в унисон. Это был главный тезис Орландо. Его часто повторяемое сравнение процесса с двухколесной повозкой, одно колесо которой представляет собой социальную, политическую и культурную реформу, а другое – полицейскую и судебную реформы, и оба они должны двигаться одновременно, получило в Тбилиси восторженный прием [Orlando 2001: 10–11; Schneider, Schneider 2003: 160].

Кроме того, непосредственно после «революции роз», в 2004 году, новая администрация Саакашвили смогла снова ознакомить– [52] ся с итальянским опытом борьбы с преступностью, когда для консультирования грузинского правительства по вопросам реформирования системы правосудия на всех уровнях ЕС направил в Грузию годичную миссию экспертов-юристов и практиков уголовного правосудия. Она стала известна как миссия ЕС по обеспечению господства права ЕВРОЮСТ – ТЕМИС (EU JUST THEMIS). ЕС осуществил такой проект в первый раз, второй раз, позже, он был реализован в Косово. По словам тех, кто участвовал в миссии, тогдашний генеральный прокурор 3. Ш. Адеишвили был впечатлен своими итальянскими коллегами и направил на Сицилию грузинских прокуроров и политиков, чтобы ознакомиться с тамошним опытом в области конфискации собственности мафии и антимафиозного законодательства [R45; Basilaia 2004а, 2004b].

Период после «революции роз» знаменовался значительным разладом в отношениях между государством и мафией, существовавшим в течение предыдущих двух десятилетий. Ниже я кратко остановлюсь на тех элементах государственного давления на мафию, которые самым непосредственным образом затрагивают рассмотрение устойчивости воров в законе. К ним относятся: само законодательство по борьбе с мафией, реформа полиции и возрождение доверия к правоохранительным органам, а также массовая кампания «культура законности», которая сосредоточилась на реформе образования. Приводимая далее аргументация предполагает, что, во-первых, скорость и характер изменения законодательства были эффективными для того, чтобы не позволить ворам в законе адаптироваться. Во-вторых, реформа полиции и борьба с коррупцией в государственных и политических кругах уничтожили возможность продолжения использования клиентских и договорных стратегий для получения покровительства, как это делалось в прошлом. В-третьих, реформы в области образования, которые все еще продолжаются, остаются важны для того, чтобы ликвидировать потенциальный кадровый резерв воровского мира. В-четвертых, решающим фактором, повлиявшим на исход антимафиозной политики, был грузинский контекст частично реформированной конкурентной авторитарной политической обстановки. В борьбе с мафией не нужно было принимать во внимание юридические тонкости, защиту прав человека и гражданские свободы, что делало удар по ней еще более тяжелым. Наконец, следует подчеркнуть, что, несмотря на все это, в условиях государственных репрессий ворам в законе остаются доступными другие стратегии выживания, а именно ответное хищничество, сокрытие и маскировка.

20 декабря 2005 года Саакашвили подписал Закон об организованной преступности и рэкете. Это ввело в грузинское уголовное право такие жаргонные термины, как канониери курдеби (воры в законе), общак (общий фонд), гарчева (криминальное разрешение споров), сходка (собрание воров) и курдули самкаро (воровской мир), которые десятилетиями использовались в советских лагерях. Этот закон, статья 223 уголовного кодекса, гласит: «1. Членство в воровском мире [курдули самкаро] наказывается лишением свободы на срок от 5 до 8 лет… 2. Пребывание вором в законе [канониери курди] наказывается лишением свободы на срок от 7 до 10 лет» [Prosecution Service 2006].

Воровской мир определяется как группа лиц, действующих по особым поручениям, исполняемым с целью получения наживы путем запугивания, угроз, применения силы, обещания молчания или разрешения уголовных споров (гарчева), которые добиваются вовлечения в свою среду несовершеннолетних и поощряют преступные действия других. Членом этого мира является тот, кто признает криминальные авторитеты и стремится к достижению целей воровского мира. «Криминальным урегулированием», или разрешением споров, является разрешение спора между двумя или более сторонами членом воровского мира, который может использовать угрозы, силу и запугивание. Наконец, канониери курди, или вор в законе, определяется как член воровского мира, который управляет этим миром и организует его деятельность в соответствии с правилами, признанными членами [Prosecution Service 2006: 12]. Поэтому преследование вора в законе основывается не только на простом факте обладания кем-либо титулом вора в законе, как это иногда утверждается, но, по крайней мере, в принципе, и на совершении им таких действий, как организация преступных деяний или выдача указаний на их совершение.

Кроме того, статья 37 уголовно-процессуального кодекса устанавливает право прокурора требовать конфискации имущества, если есть основания полагать, что это имущество было приобретено путем рэкета или членства в воровском мире [Prosecution Service 2006:13]. Это положение считается одним из главных столпов антимафиозного законодательства, поскольку оно, в принципе, призвано отнять у организованной преступности материальную базу. Наряду с этими событиями в 2004 году в правовую систему были введены сделки обвинения с обвиняемым, поначалу в качестве механизма сбора информации и выявления случаев коррупции на высоком уровне. Кроме того, они действовали как метод пополнения государственной казны, поскольку в обмен на более легкие приговоры признанные виновными лица платили государству деньги. Подобные методы стали доминировать в судебной системе, причем большинство дел (в 2011 году – 87 %) решалось путем договоренностей о признании вины, а кроме того, сделки обвинения с обвиняемым использовались при борьбе с ворами в законе [R13; Areshidze 2007; Transparency International 2010; Slade 20126].

Эти меры были неотъемлемой частью противоречивой политики «нулевой терпимости» к преступности, которая привела к значительному расширению толкования различных видов поведения как криминальных, а также к максимально репрессивному подходу к уголовному правосудию. Такой подход подразумевает обязательное наказание в виде лишения свободы, низкий уровень оправдательных приговоров, составляющий 0,1 % [Dolidze, De Waal 2012], за которым последовало увеличение числа заключенных на 300 % в период с 2003 по 2010 год. В 2012 году по числу заключенных на душу населения Грузия была четвертой в мире и, обогнав Россию, первой на постсоветском пространстве [International Prison Studies Centre 2012; Slade 2012а].

Такой поворот в сторону репрессий и скорость законодательной деятельности застали врасплох всех преступников и в особенности оставшихся в Грузии воров в законе, которые, казалось, не знали содержания нововведений. Признание ворами в законе своего статуса стало возможным использовать против них в суде, хотя это противоречит преимущественному праву не оговаривать себя, существующему во многих западных странах [R43][53]. Собственный кодекс чести воров декларировал, что отказ от своего статуса является серьезным нарушением, которое может быть наказано изгнанием из сообщества. Вследствие адаптации к упомянутому уникальному законодательному акту теперь считается, что воры в законе могут отказаться отвечать, являются ли они ворами в законе или нет, и это показывает, что они отошли от своих собственных правил [Prosecution Service 2006: 14][54].

Эта политика привела к почти немедленному тюремному заключению примерно тридцати-сорока воров в законе и еще большего количества их «соратников». Еще в апреле 2006 года генеральный прокурор заявил, что «на свободе не осталось ни одного “вора в законе”» [Лента 2006]. К 2010 году Министерство юстиции сообщило, что к уголовной ответственности были привлечены 173 профессиональных преступника и у мафии было конфисковано имущество на полмиллиарда лари (около 250 млн долларов) [Kupatadze 2012: 127]. Негласный договор между ворами в законе и государством, заключенный до 2003 года, был нарушен принятием и введением в действие новых законов. Государство больше не поощряло и не терпело воров в законе, а использовало все более и более репрессивную тактику, обеспечиваемую аппаратом насилия системы уголовного правосудия. Один аналитик резюмировал:

Эти очевидные успехи требуют многих оговорок в отношении осуществления политики борьбы с мафией. Например, в то время как конфискация имущества может быть соблазнительна, поскольку дает дополнительный источник дохода в государственный бюджет, «важно, чтобы положения об изъятии были сформулированы таким образом, чтобы на деле предотвратить такое функционирование правоохранительных органов, которое напоминало бы поведение охотников за головами» [Hill 2006: 154]. Кое-кто в Грузии подозревает, что главным мотивом реформ уголовного правосудия была насущная необходимость найти деньги для начала восстановления государства. По словам Арешидзе, сделка о признании вины, конфискация имущества и требование вернуть государству все похищенные деньги использовались в качестве предлога для вымогательства: «правительство терроризировало собственных граждан… эта тактика мало чем отличалась от гангстерской» [Areshidze 2007: 215][55].

Рис. 4.1. Плакат в центре Тбилиси, посвященный 6-й годовщине «революции роз», ноябрь 2009 года. На плакате над фотографиями арестованных криминальных авторитетов написано «Обещания выполнены: Грузия без воров в законе». Тариэл Ониани изображен в центре плаката за решеткой, хотя на самом деле на фото он находится в России. (Фото автора)

Более того, в рамках подхода «нулевой терпимости» Саакашвили дал полиции право применять силу против любого, кто сопротивляется аресту. В результате в период с 2005 по 2006 год в ходе семидесяти трех специальных операций Министерства внутренних дел были убиты двадцать пять человек [Dolidze, De Waal 2012]. Купатадзе [Kupatadze 2012: 131] предполагает, что некоторые из этих убийств могли быть преднамеренными, с целью устранения тех, кто обладал информацией о прошлых контактах между полицией и преступниками. Как уже упоминалось, сами законы были подготовлены в спешке и грубо нарушали принципы правосудия. Нарушения прав человека, в том числе условия содержания в тюрьме «особого режима», в которой пребывали воры в законе и их сообщники, не подлежат проверке[56]. Политическая зависимость судебной системы и отсутствие судов присяжных[57] означают, что доказательства, представленные по делам мафии, и вынесенные приговоры часто являются необоснованными и зависят главным образом от результатов прослушивания переговоров (на которое можно получить или не получить разрешение суда) и показаний полиции[58]. Все это говорит о том, что, в отличие от Европы и Америки, где политика борьбы с мафией проводится прозрачными и подотчетными полицейскими службами, там, где такой борьбой заняты все еще относительно непрозрачные и репрессивные постсоветские институты, наделенные чрезвычайными полномочиями, могут произойти очень тревожные события [Public Defender 2007; Kupatadze 2012]. Однако с точки зрения грузинских подразделений безопасности способность обходить явно раздражающие их процедурные требования или игнорировать предписанные международным сообществом нормы также может рассматриваться как повышение эффективности борьбы с явно опасными преступниками, которые не имеют права осуждать такое с ними обращение. Во всяком случае, жесткость администрации Саакашвили в политике уголовного правосудия определенно была одной из причин ее проигрыша на выборах в октябре 2012 года (см. главу 9).

Реформа полиции и тюрем

В процессе перестройки отношений между государством и ворами в законе самым, пожалуй, большим препятствием была проблема коррупции в органах уголовного правосудия и то высокое уважение, с которым некоторые полицейские относились к ворам в законе. Как отмечала прокуратура: «Наиболее сложной проблемой было влияние на правоохранительные структуры криминальных авторитетов. В последние годы случалось даже, что вор в законе угрожал сотрудникам уголовного розыска увольнением из полиции» [Prosecution Service 2006:14]. Реформы начались еще в 2004 году и проводились при международной помощи Европы и Америки [Boda, Kakachia 2006].

Основные структурные изменения произошли в Министерстве внутренних дел. В целом штат министерства был уменьшен в размерах с 40 тыс. человек до примерно 17 тыс. [Hiscock 2006]. Было уволено около 15 тыс. старых полицейских, что составляло более половины национальной полиции [Kukhianidze 2006]. На смену старой полиции с помощью системы конкурсного набора были привлечены новые люди. В настоящее время численность полиции составляет 14,5 тыс. человек, а соотношение полицейских и гражданских лиц составляет 1: 324, что примерно соответствует европейским нормам. Непосредственно перед «революцией роз» это соотношение было ошеломляющим (1: 78) [Kupatadze et al. 2007: 94]. Полицейским выдали новую форму и повысили жалованье. Была создана новая полицейская академия. Старое подразделение по борьбе с организованной преступностью и терроризмом было преобразовано в Департамент особых заданий (SOD), отвечающий за расследование организованной преступности и воров в законе. Печально известный в советское время институт дорожной полиции, насчитывавший около 2,7 тыс. человек и действовавший в качестве грабителей на дорогах по всей стране, был расформирован [Kukhianidze 2006]. Его сменила патрульная полиция. Эта новая организация взяла на себя ответственность за порядок на улицах, а также контроль за движением. Полиция получила новые немецкие автомобили и израильское оружие, были сделаны также инвестиции в организацию мест несения полицейской службы, оборудование и информационные технологии. Была разработана шестинедельная программа обучения новобранцев уголовному праву и уголовно-процессуальному кодексу, а также административной и физической подготовки [Khinitibidze 2006][59].

Благодаря этим реформам были достигнуты значительные успехи в области общественного мнения [Slade 2011; Light 2013]. Положительное отношение к полиции возросло с дореформенных 49 % в июне 2004 года до 77 % в октябре 2005 года [Slade 2011]. Однако для тех, кто прибегал к услугам полиции на практике, эта цифра составляла менее чем 50 % [Bonvin 2006]. Тем не менее эти цифры больше соответствуют показателям Западной Европы и выше, чем в Центральной и Восточной Европе, где средний уровень удовлетворенности полицией составляет 32 % [Caparini, Marenin 2005][60]. Данные за 2009 год показывают, что по степени доверия полиция была четвертым учреждением после церкви, армии и президента [CRRC 2009][61]. Аналогичным образом субъективное чувство незащищенности снизилось [Slade 2012а], уровень виктимизации уменьшился до уровня 1991 года [GOR-BI 2011], а воспринимаемый уровень коррупции значительно снизился. Если в 2000 году целых 80 % респондентов считало, что полиция коррумпирована, то в 2006 году такого мнения придерживались 24,6 % респондентов [Bonvin 2006]. Индекс восприятия коррупции «Трансперенси Интернэшнл» показывает для Грузии после «революции роз» значительные улучшения [Kupatadze 2012]. Хотя реформа полиции стала успешным мероприятием, привлекшим большое внимание за пределами Грузии, необходимо сделать оговорки о продолжающихся злоупотреблениях со стороны полиции, отсутствии гражданского надзора и политизации.

Реформы полностью изменили отношения между полицией и ворами в законе. Речь идет об уверенности в новой политике, ведущий к замене воров в законе в выполнении их основных функций [DiPuppo 2006]. Так, министр внутренних дел Г. А. Барамидзе во время введения нового закона угрожал увольнением начальникам полиции любого региона, где еще действовали воры в законе [ESI 2010]. Важным элементом процесса оказалась также символика. Преемник Барамидзе И. С. Мерабишвили в начале кампании против воров в законе заявил, что «мы отнимем у всех воров в законе дворцы, которые они построили на свои грязные деньги, и создадим на их месте полицейские участки» [Gerzmava et al. 2007]. Новые полицейские участки в больших домах, прежде принадлежавших ворам в законе, теперь доминируют на улицах городов Грузии.