Вот это все уже не касается дел с клинической… не со… а со смертью… и возврата на Землю. Могу еще рассказать о том, как одеты, например, небожители….

Я, конечно, очень просил Ангелов, когда уже было разрешено мне вернуться на Землю, и сказано было показать все, что полезно будет для дальнейшей жизни на Земле, я дерзнул просить, чтобы мне показали одного из… или представили, со стороны, хоть издалека посмотреть на одного из высших чинов Ангельских. Мне не стали называть имени Ангела. Они обратились, и сказали: «подождем». И довольно долго мы занимались своими делами, когда вдруг раздался такой шум. Не страшный, но могучий шум, и я оказался перед огромной высоты Ангелом. Во-первых, он был поразительно красив. Он был красив своим могуществом, красив своей внешностью, красив всем, что он делал. Он был очень красиво одет. Он был ростом, ну, где-то так… с десятиэтажный, с четырнадцатиэтажный дом, если не выше. Я был чуть-чуть выше пальца его ноги.

Это если бы мы были вот здесь, на Земле. Но оказалось вот, что я с ним разговариваю лицом к лицу. Как это? Это там возможно. И он со мной разговаривал практически лицом к лицу, очень уважительно. Любовно, я бы сказал. Уважение там тоже присутствовало. Но там любовь настоящая… И в то же время я понимал… Когда я начал приглядываться к пальцу его ноги, я увидал, конечно, что это и нога не земная, и сандалия, и палец. Удивительное совершенство форм, красоты, и жизнью это все насыщено. Еще, чем больше я мог смотреть даже на палец его ноги, тем больше услаждаться этим удивительным совершенством, которым Господь сделал этого Ангела.

Но там можно, будучи очень маленьким, даже песчинкой, разговаривать практически лицом к лицу, с Богом даже… Вот это особое свойство… Некое выравнивание этих свойств Небесных… Как братья все, как соработников Богу. Он (размер) не довлеет никак. Кроме одного. Когда нужно включить могущество, он начинает влиять, но могущество включается со сверхсправедливостью Божией. По воле Божией. Вот, и мысленно поговорили несколько. Он, как бы, больше спрашивает… э, сам немножко добавлял чего-то. Очень любовно, любезно и благоговейно со мной говорил.

А в одно мгновение он сказал: «прости, дорогой, сейчас». И повернулся, и очень властным движением (показывает) указал куда-то, на что-то. Приказ некий послал. Нет, не мне, там кому-то распоряжение отдал. У него в этот момент шевельнулись складки одежды, и с них слетели молнии. И туда полетели, он пальцем указал. Это было с таким определенным шумом могучим. И я понял, насколько это все потрясающе, что, если надо будет, то мгновение, и… да, настоящие молнии.

Одежды на нем были совершенной красоты. Опять же, слов таких и эпитетов нет. Можно одно только сказать: они имеют прямое отношение к его состоянию мысли. Они каким-то образом выражают это все. Если он собрался идти, то они определенным способом складываются на нем. Если он собрался думать, они тоже определенным способом складываются, эти одежды. Цветов совершенно тоже: насыщенных, красивых, в них можно вглядываться всю жизнь и много жизней. Все это переливается таким особым светом. Если это бархат, то этот бархат Небесного происхождения, если это шелка, то это шелка Небесного происхождения. Если это золото шитое, то ты можешь смотреть на эту вышивку тысячами лет, и удивляться.

Да, они есть (крылья). Они являются — не являются. Они могут быть видимыми или невидимыми. Это как он пожелает. Он может просто стоять. И, в то же время, при нем эти крылья есть. Они невидимы. Они как бы служащие для передвижения. Могут быть прекрасно явлены. Например, один Ангел, когда я уже на Земле был, он просто коснулся краешком, как бы, пера. Я плакал сутки от умиления, потому что такая была чистота Небесная.

Я еще раз могу сказать, что то, что на Небе, оно, конечно, имеет совершенно иные категории качества: чистоты, святости. В то же время человек может быть приобщен, в какой-то мере… Эта мера позволяет ему, уцепившись, приняв в себя вот эти капли благодати, дальше они его очищают, увеличивают меру общения. Вот. С Архангелом мне пришлось говорить. Недолгий был разговор. Он меня, как бы, благословил так, и с шумом неким, раз и улетел. Я думаю, что это был один из Архангелов. Я просто не интересовался даже.

Я еще хочу сказать особо. Что те, кто видел Матерь Божию, если они видели без долгой аскетической жизни и не очищены Духом Святым, то Матерь Божия является загадкой для этих людей, в том числе и для меня. Ее девственность и одновременно материнство. У нее на лице написано совершенно ясно, и на всем Ее облике — это Дева Чистейшая, это Дева Девственница-Царица девственниц всех, чистых, святых. Она над ними Царица. Она чище, святее Ангелов… Она может стоять с Ним за руку. Совершенно ясно и очевидно, что это Ее родной Сын. И это у людей не укладывается в голове. То есть Небесные свойства вот эти вот Царицы Небесной совершенно неприемлемы для людей, думающих мирским образом. Думающих, что только так дети могут быть у людей.

И многие вещи, которые связаны у людей, там вообще их нет. Я говорю, связанные с материнством, деторождением. Там их нет, там другое совершенно. И когда я это все воспринимал, у меня сердце и душа разрывались от… потом я начинал даже думать, никакой мистификации и обман в этом существует. Поэтому мне не позволено было приблизиться, хотя бы притронуться к земле, на которой стояла Матерь Божия. Потому что то, мирское, оно близко не подходит».