Хюльдар и сам верил тому, что говорил. Чаще всего преступления раскрываются именно так. В случаях с обычным бытовым убийством все решалось практически сразу, стоило только полиции прибыть на место, поскольку лишь очень немногие местные убийцы пытались хоть как-то замести следы. Некоторые так и оставались на месте преступления с орудием убийства в руках. И пусть этот, последний, случай уже отличался от большинства и приобретал незнакомые формы, Хюльдар не сомневался, что решение в конце концов придет.

Гвюдлёйгюр упал в кресло. Щеки у него раскраснелись, но на этот раз скорее от холода, чем от смущения.

– Ничего. Теперь в списке уже никого не осталось.

Хюльдар повернулся к коллеге.

– На месте были все?

– Трое сами открыли дверь, когда я постучал, а ответить на твой звонок просто не успели. Один, по словам соседки, лежит в больнице. И последний в море. Дома была его жена.

Хюльдар откатился на прежнее место. В какой-то момент его взгляд упал на фотокопии писем из временно́й капсулы, и мысли перескочили на Фрейю. Хорошо, конечно, снова работать с настоящим делом, но, с другой стороны, жаль, что теперь у него нет повода позвонить ей. Может быть, попадется ребенок-свидетель, и ей придется разговаривать с ним… Но такой вариант представлялся маловероятным. И, уж конечно, он не хотел, чтобы дети сталкивались с такими ужасами.

Хюльдар придвинул фотокопии и еще раз прочитал письмо. Убийство в подземном гараже будет рано или поздно раскрыто, он снова займется загадкой временно́й капсулы, позвонит Фрейе, договорится с ней о встрече и попытается завоевать ее симпатию. Кто знает, может быть, на этот раз получится? Завязать новые отношения она, похоже, еще не успела, и это определенно плюс.

– Вы чему улыбаетесь? – Над монитором появилась голова Гвюдлёйгюра.

– Просто так. – Хюльдар быстренько привел себя в порядок. – Дай-ка мне имена тех двоих, которых еще нужно проверить.

Голова исчезла, потом вынырнула снова.

– Айвар Эйнарссон и Харальдюр Йоуханн Гвюднасон, – прочитал, глядя на бумажку, Гвюдлёйгюр. – А почему вы спрашиваете?

– Да так. – Вдаваться в объяснения не было желания, тем более что инициалы и одного, и другого не совпадали с инициалами из списка Трёстюра. В какой-то момент он подумал, что упомянутый в письме БТ может быть Бенедиктом Тофтом. Хотя не исключено и совпадение. Делиться своими мыслями с Эртлой Хюльдар не стал, опасаясь, что та поднимет его на смех. Особенно, если он добавит, что К – это Кольбейн, а ЙЙ – Йоун Йоунссон. Случай с временно́й капсулой никто не принимал всерьез, а поскольку связать Трёстюра с жертвой убийства не получалось, ему пришлось бы немало потрудиться, чтобы убедить команду в своей правоте. Тем более что он и сам был настроен скептически. И все-таки, даже притом что сама идея представлялась безнадежно надуманной, взять и просто так выбросить Трёстюра из головы Хюльдар не мог, как не мог забыть о внезапной перемене в его настроении после того, как они сказали, зачем пришли.

Нового задания Эртла пока ему не дала, а поскольку до брифинга оставалось еще полчаса, Хюльдар решил ознакомиться с информацией по делу отца Трёстюра.

Чтение материалов, относящихся к убийству Ваки Оррадоттир, оставило неприятное ощущение. Йоунссон изнасиловал девочку на кровати собственной дочери, а потом задушил ее подушкой. Никакого объяснения своему поступку он дать не мог, кроме того, что был слишком пьян и ничего не помнит. Его дочь Сигрун, одноклассница Ваки, спряталась в комоде, где и сидела до прихода полиции. Несмотря на все старания, получить от нее сколь-либо связные показания не удалось. Предполагалось, что непосредственной свидетельницей изнасилования и убийства она не была и в комоде спряталась либо до случившегося, либо сразу после того, как поняла, что случится. Работавшая с Сигрун психолог полагала, что в конце концов девочка заговорит, но поскольку она боится отца, то случится это не раньше, чем дело будет передано в суд. В отличие от сестры, Трёстюр, которому в тот год исполнилось двенадцать лет, показания дал, хотя во время трагедии находился в школе. Вернувшись домой, он сразу прошел в свою комнату, не подозревая, что в соседней комнате лежит на кровати маленькая девочка. Позже, ближе к ужину, спустился в кухню и поел в одиночку «Чириос»[10], что было в семье обычным делом. Его мать, Агнес, работала уборщицей и регистратором в доме престарелых, и ее смена начиналась в полдень и заканчивалась в восемь вечера. Раньше девяти она домой не возвращалась, потому что на работу и с работы ездила на автобусе. Отца Трёстюр не встретил, и в этом тоже, по его словам, не было ничего странного. Папаша постоянно пил и либо дрых потом на диване в гостиной, либо сидел на кухне над переполненной пепельницей. Мать пришла домой около девяти. По ее словам, она простудилась и плохо себя чувствовала. Проведенный через два дня медицинский осмотр ни подтвердить, ни опровергнуть ее утверждение не смог; температура в день осмотра была нормальная, никаких симптомов простуды не отмечалось. В своих показаниях она заявила, что к моменту ее возвращения домой Йоун находился внизу. К этому времени Вака была мертва уже более пяти часов, и у нее началось трупное окоченение. По словам Агнес, супруг пребывал не в лучшем расположении духа из-за того, что ему не принесли выпивки – хотя никаких обещаний на этот счет она ему не давала. Рассвирепев, он толкнул жену; та упала, ударившись головой о пол, и едва не потеряла сознание. После этого муж ушел, а она осталась на полу. Во время того самого медосмотра, который не подтвердил факт простуды, на правом виске у Агнес обнаружили большую припухлость, а на левой щеке – синяк, что соответствовало ее показаниям. Через какое-то время она собралась с силами, поднялась и заглянула к детям. Дочь, как ей показалось, спала под одеялом, поэтому она закрыла дверь, обменялась несколькими словами с сыном и ушла спать. На следующее утро, в восемь часов, ее разбудили полицейские, которых вызвал Трёстюр, обнаруживший в комнате сестры мертвую девочку. Он пришел разбудить Сигрун и увидел, что та лежит с подушкой на лице. Сняв подушку, Трёстюр обнаружил незнакомую девочку. Поначалу он даже не понял, что она мертва, и, позвонив в полицию, сообщил, что нашел на кровати сестры больную девочку, которую не может разбудить. Она показалась ему холодной и спала почему-то с открытыми глазами. Сигрун видно не было.

Фотографии с места преступления не вызывали ничего, кроме отвращения. На грязной, рваной простыне в грязной, убого обставленной комнатке лежала мертвая девочка. На первых фотографиях, сделанных до того, как полиция приступила к осмотру, ее укрывало подтянутое к подбородку одеяло. Девочка смотрела в потолок остекленевшими, налитыми кровью глазами, что характерно для жертв удушения. Светло-каштановые волосы стелились лучами по подушке, словно их аккуратно расчесали расческой. Губы посинели, а в уголке рта приклеилось белое перышко от подушки, которой ее задушили. Подушка лежала рядом, хотя Трёстюр утверждал, что она была на лице девочки, когда он нашел ее. От двери заметить подушку было невозможно, что тоже подтверждало рассказ матери.

Фотографии, сделанные после того, как с тела сняли одеяло, производили гораздо более жуткий эффект, и Хюльдар, увидев их, невольно подался назад. Ниже пояса девочка была голой. Брючки и цветные детские трусики насильник стащил до коленей. На раздвинутых ногах и между ними темнели пятна засохшей крови. На той же простыне Хюльдар разглядел другие, более старые пятна, наталкивавшие на мысль, что Сигрун тоже подвергалась насилию со стороны своего отца. На память пришло замечание Фрейи насчет того, что Вака, скорее всего, была не первой и не единственной жертвой Йоуна. Из материалов дела выходило, что следователи пытались затронуть и эту тему, но и брат, и сестра отказывались отвечать. Их молчание объясняли страхом перед отцом.

Хюльдар закрыл файлы с материалами следствия и открыл протоколы суда, но никакой новой информации они не содержали. Районный суд приговорил Йоуна к шестнадцати годам тюремного заключения. Позднее Верховный суд подтвердил приговор. Ничего необычного, ничего неожиданного. Но в ходе поисков Хюльдар наткнулся на материалы другого, более старого дела. В том случае обвиняемого оправдали. Никаких подробностей, никаких оснований для оправдания не приводилось. Вся доступная информация сводилась к тому, что подсудимый обвинялся в сексуальном насилии над несовершеннолетней, и заседания проходили за закрытыми дверьми. Поиски материалов следствия, приведшего к выдвижению обвинения, ничего не дали. Хюльдар плохо разбирался в системе закрытых судебных заседаний и не мог ничего сказать по поводу заключительной речи судьи, показавшейся ему необычайно короткой. Все это было очень странно, и он вернулся к сухому малоинформативному вердикту, рассчитывая прочесть что-то между строк.

Вчитываться не пришлось. Взгляд зацепился за имя обвинителя, и Хюльдар даже вскочил от неожиданности: Бенедикт Тофт, человек, умерший в подземном гараже.