И кряхтя да постанывая, поволок жену в избу... Вскоре оттуда вывалился староста Тринкунас с Гужасом да обоими полицейскими и заявил босякам, что у Швецкувене апоплексический удар, со Швецкусом не столкуешься, а Йокубас пьян после вчерашнего, так что просим добровольцев пойти в хлев, вывести лошадей, запрячь и увезти покойников в их родные места.

Босяки-мужики хотели было повиноваться, но жена Умника Розалия от имени всех баб сказала:

— И не думайте! Разве вы не люди? Разве Алексюс с Пятрасом — бревнышки какие-то, чтоб мы их грязных да чумазых матерям отдали? И не в гробах, а брошенных на сани! Один-то ведь скрючился, а другой раскорячился? Где ваша совесть? Ироды!

— Делайте, как знаете! — сказал Тринкунас и удалился вместе с Микасом и Фрикасом.

С босяками остался лишь Гужас, озабоченный, но молчаливый.

Взялись за дело босяки по команде Розалии. Дети поленницу Швецкуса разобрали, в баньку охапками тащили да огонь в каменке разводили. Мужики брали доски из штабеля возле гумна и на козлы ставили. Одни резали, другие стругали — мастерили гробы для Пятраса и Алексюса. Девочки — и те получили работу. Обходили дворы, собирали хлеб для поминок. Кто дал краюху, кто ломоть, а кто и целый каравай — как сердце подсказывало. Вскоре на крыльце амбара выросла целая хлебная гора.

— О-хо-хо!.. — вздыхал Гужас, взволнованный таким единством босяков.

Из двери снова появился Швецкус. С топором. Шел он по двору, низко опустив голову. Возле гробовщиков остановился и негромко спросил:

— А для кого, ребята, этот второй гроб? Для Пятраса же, — ответил Мейронас.

— Можно и для Пятраса... А как же Блажис, неужто ничего не знает еще?

— А чтоб тебя нелегкая! — сказал Умник Йонас. — Вы же свояки, рассчитаетесь.

— Не переживай, Швецкус. Господин Гужас засвидетельствует, что мы из твоих досок для его батрака домик сколотили, — добавил Кратулис.

— О-хо-хо, — вздохнул Гужас.

— Я не переживаю. Я за правду страдаю. У Блажиса-то дубовые доски припасены. Хорошему батраку и гроб хороший нужен...

— А твой Алексюс тоже был неплох.

— Неплох. Только маленький, силы Пятраса покамест не набрал, — пожаловался Швецкус, закрывая за собой дверь хлева.

— Тьфу! — дружно сплюнули босяки.

Во двор ввалилась толпа богомолок. В хлеву заверещали куры, словно душонки, поджариваемые в преисподней. Двойняшки Розочки стали творить заупокойную молитву. А начальница богомолок Катиничя, глядя на два белоснежных гроба, запричитала:

— Вот и сбылись слова монаха. Содом и Гоморра настали.

— Да катитесь вы!