Предположим, он меня не выдаст (будет сотрудничать). Тогда я, промолчав, сяду на полгода, а если запою, как пташка (предам), то выйду на свободу. В этом случае мне выгоднее предать. Предположим, он меня выдаст (предаст). Тогда я, промолчав, получу десять лет тюрьмы, а если расколюсь и выдам
В это время в голове Брута разворачивается аналогичный внутренний монолог. Оба предают другого и отправляются за решетку на шесть лет, а не на шесть месяцев — горький плод рационального поведения с опорой на личный интерес. Не то чтобы у кого-то из них был выбор — это равновесие Нэша. Предательство для них — предпочтительная стратегия: оно выгоднее для каждого по отдельности, вне зависимости от действий другого. Если бы один из них был мудрее, или порядочнее, или доверчивее, он оказался бы полностью во власти страхов и соблазнов второго. И даже если сообщник прежде поклялся, что поступит правильно, его заверения могут оказаться пустыми словами, не стоящими бумаги, на которой написаны.
Дилемма заключенного — довольно распространенная трагедия. Разводящиеся муж и жена нанимают ушлых адвокатов, потому что каждый боится, что другой обдерет его как липку, но оплата юридических услуг сводит на нет семейные накопления. Враждующие государства тратят бюджетные средства на гонку вооружений и нищают в погоне за недостижимой безопасностью. Велогонщик употребляет допинг, попирая принципы честной игры, потому что иначе соперники, глотающие стимуляторы, обойдут его на повороте[324]. Пассажиры толпятся у ленты выдачи багажа; зрители встают со своих мест и вытягивают шеи на рок-концерте, чтобы лучше видеть, — но в итоге толком не видно никому.
У дилеммы заключенного нет решения, но правила игры можно изменить. Во-первых, игроки могут заранее заключить договор, нарушить который себе дороже, или подчиниться более высокой инстанции, которая поменяет таблицу исходов, вознаграждая игроков за сотрудничество или наказывая за предательство. Предположим, подельники клянутся блюсти омерту, а за соблюдением клятвы следит крестный отец: надежных товарищей повышают до капо, а нарушивших обет молчания отправляют на корм рыбам. Таблица исходов преображается настолько, что меняется сама игра: равновесие теперь достигается в точке двустороннего сотрудничества. Связать себя клятвой заранее — в интересах сообщников, пусть даже клятва лишает их свободы предать. Рациональным агентам под силу избавиться от дилеммы заключенного, подчинившись взаимным обязательствам или верховенству закона.
Во-вторых, изменить игру можно, если играть неоднократно и запоминать, как партнер поступил в предыдущих раундах. Теперь пара может отыскать дорогу к благословенной ячейке обоюдного сотрудничества и оставаться там, следуя стратегии «око за око». Стратегия предписывает сотрудничать, делая первый ход, а в дальнейшем обращаться с партнером по игре согласно правилу: сотрудничать, если он сотрудничает, и предавать, если он предает (в некоторых версиях предлагается спускать партнеру первое предательство, прежде чем ответить тем же, — на случай, если это была единичная оплошность с его стороны).
Эволюционные биологи заметили, что социальные животные регулярно сталкиваются с повторяющейся дилеммой заключенного[325]. Хороший пример — взаимный груминг: каждому хочется, чтобы за ним поухаживали, но от обязанности ответного груминга любой предпочел бы увильнуть. Роберт Триверс предположил, что Homo sapiens обзавелись в процессе эволюции целым набором нравственных чувств, которые позволяют нам реализовывать стратегию «око за око» и наслаждаться благами кооперации[326]. Дружелюбие побуждает нас сотрудничать, делая первый ход, благодарность — отвечать сотрудничеством на сотрудничество, гнев — наказывать предателей предательством, вина — искупать собственное предательство, не дожидаясь наказания, а прощение не дает однократной измене обречь игроков на вечное обоюдное предательство. Многие из драм нашей личной жизни — истории о сострадании, доверии, покровительстве, долге, мести, благодарности, вине, стыде, предательстве, слухах и репутации — можно рассматривать как стратегии, разыгрываемые в рамках повторяющейся дилеммы заключенного[327]. Эпиграф к этой главе свидетельствует, что Юм, как обычно, додумался до этого первым.
Многие из драм политической и экономической жизни можно рассматривать как дилеммы заключенного с числом игроков больше двух; их называют играми общественного блага[328]. Каждому члену общества выгодно иметь доступ к таким благам, как маяки, дороги, канализационные сети, полиция и школы. Но каждый выгадает еще больше, если оплачивают общественное благо все остальные, а он пользуется им бесплатно — когда маяк построен, он светит всем, независимо от того, вкладывались они в его строительство или нет. В актуально звучащей экологической версии эта игра оборачивается трагедией общин: каждый пастух имеет стимул увеличить свое стадо еще на одну овечку и выпасать ее на общинной земле, но, если все пастухи увеличат численность своих стад, трава не успеет вырасти и все овцы передохнут от голода. Заторы на дорогах и загрязнение окружающей среды подчиняются тому же закону: мое решение сесть за руль не вызовет пробки и не загрязнит воздух, а моя готовность пересесть на автобус не избавит нас от этих бед, но, если все выезжают из дома на собственных машинах, все потом и стоят бампер к бамперу на окутанных смогом автомагистралях. Уклонение от налогов, нежелание скидываться, когда шапку пускают по кругу, эксплуатация определенного ресурса до истощения и сопротивление таким санитарно-эпидемиологическим мерам, как социальное дистанцирование и ношение масок во время пандемии, — это тоже примеры предательства в игре общественного блага; они сулят искушение для склонных к злоупотреблениям, выигрыш дурака для тех, кто жертвует своими интересами и бережет природные ресурсы, и общее наказание для всех нас, предавших друг друга.
Возвращаясь к примеру, с которого я начал эту главу, рассмотрим трагедию углеводородных общин. Игроки здесь — отдельные граждане, а бремя — отказ от мяса, авиапутешествий и мощных внедорожников. Игроками могут быть и целые страны; в этом случае их бремя — замедление темпов экономического роста из-за отказа от дешевой и удобной энергии ископаемого топлива. Числа, как всегда, взяты с потолка, а суть трагедии — в их распределении: нас затягивает в нижнюю правую ячейку.
Подобно тому как подкрепленная санкциями клятва способна избавить заключенных от взаимного предательства в дилемме, рассчитанной на двоих, обязательные к исполнению законы и контракты могут, ко всеобщей пользе, ограничивать людей в играх общественного блага. Чистый пример этого легко смоделировать в лаборатории. Каждому из участников эксперимента выдают некоторую сумму денег и предлагают скинуться по сколько-то в общий котел (общественное благо). Затем организатор удваивает собранную сумму и распределяет ее поровну между всеми игроками. Лучшая стратегия для группы — скидываться по максимуму, но лучшая стратегия для каждого в отдельности — оставить свои деньги при себе и получить дополнительную выгоду за счет чужих вкладов. Люди быстро схватывают зловещую логику игры и суммы пожертвований падают до нуля, если только не позволить остальным участникам штрафовать паразитов — в этом случае вклады не понижаются, и выигрывают все.
За пределами лаборатории общественные блага в группах, где все друг друга знают, можно защитить многопользовательской версией стратегии «око за око»: любой иждивенец, наживающийся на общем ресурсе, становится мишенью пересудов, упреков, замаскированных угроз и умеренного вандализма[329]. В крупных, обезличенных сообществах таблицу исходов можно изменить обязательными к исполнению контрактами и регламентами. Поэтому мы платим налоги, из которых финансируются дороги, школы и суды, а ловкачи, пытающиеся уклониться от этой обязанности, отправляются за решетку. Скотоводческие хозяйства приобретают разрешения на выпас скота, а рыбаки соблюдают лимиты вылова, если знают, что те же ограничения накладываются и на всех остальных. Хоккеисты подчиняются требованию носить шлем, защищающий голову, если им не приходится при этом жертвовать удобством и широтой обзора по сравнению с отказавшимися от шлема соперниками. Соответственно, экономисты выступают за введение налога на выбросы углерода и стимулирование инвестиций в зеленую энергетику, что должно сократить эгоистическую выгоду от загрязнения окружающей среды и снизить бремя ее сохранения, сдвигая равновесие в сторону вознаграждения всех и каждого благами разумного природопользования.
Логика дилеммы заключенного и игр общественного блага дискредитирует идеи анархизма и радикального либертарианства, несмотря на неизбывную притягательность неограниченной свободы. Согласно этой логике, высказывание «То, что я делаю, должно быть запрещено законом» вполне рационально. По словам Томаса Гоббса, человеческое общество зиждется на следующем принципе: «В случае согласия на то других человек должен согласиться отказаться от права на все вещи… и довольствоваться такой степенью свободы по отношению к другим людям, которую он допустил бы у других людей по отношению к себе»{29},[330]. Этот общественный договор не просто воплощает в себе нравственную логику беспристрастности. Он избавляет нас от губительных искушений, выигрышей дурака и трагедий обоюдного предательства.
Глава 9. Корреляция и причинность
Первое, чему учат в любом вводном курсе в статистику, — корреляция не есть причинность. Это же в первую очередь и забывается.
Рациональность охватывает все сферы нашей деятельности, включая частную жизнь, политику и науку. Неудивительно, что теоретики американской демократии, вдохновленные идеями Просвещения, были страстными поклонниками науки, тогда как некоторые реальные или потенциальные автократы отстаивали весьма сомнительные причинно-следственные связи[332]. Мао Цзэдун, например, заставлял китайских крестьян плотнее высаживать ростки риса, чтобы укрепить их социалистическую солидарность, а недавний руководитель Америки предлагал лечить ковид-19 инъекциями отбеливателя.
С 1985 по 2006 г. Туркменистаном правил пожизненный президент Сапармурат Ниязов. К числу его свершений можно отнести требование изучать его собственную автобиографию для сдачи экзамена на водительские права, а также возведение огромной золотой статуи самого себя, которая поворачивалась на пьедестале и всегда была обращена лицом к солнцу. В 2004 г. он дал своим восхищенным слушателям такую рекомендацию:
В молодости я наблюдал за щенками. Им давали кости, чтобы они их глодали. Уверен: те из вас, у кого выпали зубы, не глодали костей. Слушайтесь моего совета[333].
Так как большинству из нас не грозит опасность оказаться в ашхабадской тюрьме, мы можем позволить себе обнаружить огрех в совете его превосходительства. Президент допустил в своем рассуждении чуть ли не самую прославленную ошибку, спутав корреляцию с причинностью. Даже если беззубые туркмены действительно не глодали костей, президент не имел права утверждать, будто глодание костей укрепляет зубы. Возможно, глодать кости под силу только людям с крепкими зубами — тогда перед нами пример обратной причинной зависимости. Возможно, существует некий третий фактор, например членство в Коммунистической партии, который обусловливает как желание туркменов глодать кости (чтобы продемонстрировать преданность своему лидеру), так и их крепкие зубы (если стоматологическое обслуживание является привилегией партийцев), — тогда перед нами пример мешающего параметра.
Концепция причинно-следственной зависимости и ее отличия от простой корреляции — плоть и кровь науки. Что вызывает рак? Или изменение климата? Или шизофрению? Идея причинности вплетена в повседневную речь, в мышление и юмор. Разница между «корабль затонул» и «корабль потопили» в том, что во втором случае говорящий подразумевает, что событие произошло не случайно, что за ним стоит причинный фактор. Мы обращаемся к причинности, раздумывая, что делать с протечкой, сквозняком, дискомфортом или болью. Мой дед обожал байку про человека, который объелся чолнта (мясо с бобами, которое в шаббат, когда готовить запрещено, двенадцать часов держат на медленном огне), запил его стаканом чая, а затем, страдая животом, утверждал, что чаем-то он и отравился. Может, чтобы шутка показалась вам такой же уморительной, как моему деду, нужно родиться в Польше в 1900 г., но если вы уловили ее общий смысл, то не станете спорить, что разница между корреляцией и причинностью — один из столпов здравого смысла.
Тем не менее ошибки в духе Ниязова встречаются в наших общественных дискуссиях в изобилии. В этой главе мы исследуем природу корреляции, природу причинности и то, как отличать одно от другого.
Что такое корреляция?