— И впрямь, — кивнул я, пожимая сухую ладонь. Вместе мы отошли к краю парковки, плотному механическому ограждению в метр с гаком высотой. Единственный сосуд быстро перекочевал в слегка дрожавшие на холоде руки. Из моего рта с каждым словом вылетало облачко пара, а вот со стороны Охотника такого не было. Искусственные лёгкие проводили безотходный обмен кислородом и углекислым газом — всё тратилось на поддержание системы жизнеобеспечения. — Сигнал маячка Хранительницы уже пропал.
— Быстро она, — хмыкнул Семён, откупоривая виски и прикладываясь к бутылке. Выдохнул, смотря вперёд, на город. Покрытые тенью небоскрёбы пониже стояли молчаливыми монументами, а вокруг зданий бюро и конторы мельтешили дроны-наблюдатели. — Я скучал, на самом деле. Не представляешь, зараза ты такая, как.
— Ага, — вздохнул я, вслед за старым товарищем делая два больших глотка. Горячий, жгучий горло напиток прокатился вниз, заставляя облокотиться на ограждение. — Жаль, что мы встретились вновь в таких… Неприятных обстоятельствах.
— Угомони ты официоз, Джон, — хрипло рассмеялся старик. — Ты да я, небоскрёб, бутылка виски и вечная ночь. О чём ещё мечтать напоследок, чёрт подери!
— Рад, что тебе нравится, — рассмеялся я, вынимая смятую пачку. Взяв одну сигарету в зубы, ткнул упаковку Охотнику. — Будешь?
— От такого не отказываются, — протянул Семёныч, вытягивая тонкую табачную сосиску. — Смотри, как умею… — с этими словами он поднёс к сигарете указательный палец, от которого после тихого щелчка поднялся огонёк, подпаливший табак. В воздухе запахло газом. — Оп! Ма-ги-я!
— Хорошая штука, — поддержал я хвастоство старого приятеля. — Полезная.
— Ну тебя, Джон, — сплюнул Охотник, как следует затянувшись. Выпустил густой дым, тут же залил в себя очередную порцию виски. — Ты ещё холодней, чем мои кости. И взгляд такой же. Синий, ледяной. Страшный…
— Если хочу победить своего врага опять, это единственное, что остаётся делать, — вздохнул я, затягиваясь. — Теперь, без Эммы… Только так.
— Да, жалко девчонку… — покачал головой Семён. — Вы ведь оба должны были там помереть. Сам знаешь, я только озвучиваю вслух.
— Лучше бы погибли, Семёныч, — положил я голову на сложенные на крае ограждения крыши руки. — Столько всего плохого произошло после, честно. Лучше б…
— Не говори так, — сурово произнёс Охотник. — Вы двое доказали, что в нашем сраном двадцать третьем веке слово любовь ещё что-то да значит. И эта самая любовь клала огромный титановый болт на трудности, на предрассудки и на самого сильного врага.
— Как же легко тебе об этом рассуждать.
— На то и нужны старики, — легонько кивнул Семён. — Чтобы говорить о том, о чём молодые боятся. Или стесняются — вставь сюда свою причину.
= МАЯК СМЕРТНИКА АКТИВИРОВАН: СЕМЬ, ОДИН, ЧАРЛИ, ВОСЕМЬ, СЕМЬ, ОСКАР =
— Рядовой покинул нас.
— Вижу уже. Скоро и семь, три, дельта, девять, семь, браво прозвучит… — сказал Охотник, вновь отпивая из горла. Седые косы колыхнулись вслед за движением старого приятеля. — Послушай, Джон. Времени у нас не так много. Ты торопишься, я тороплюсь. Поэтому помолчи и дай мне сказать всё, что хочу. Идёт?
Ты исключение из правил. Прошедший две войны, вступивший в четвёртый отдел полицейского бюро в тридцать четыре года. Ты — солдат без войны, потерянный, уставший, вымотанный. Со старыми ранами, бередить которые значит делать себе только хуже. Машины, которых ты убивал тысячами, окружили тебя. После Третьей Мировой даже, ты сам это увидел. Повсюду, на каждом шагу — андроиды, андроиды, андроиды. Ментальный изьян в голове не давал тебе нормально жить.
Везде был — враг, враг, враг. А в душе — ужас, страх. Жжение. Отчаянье. Приглушённые, уставшие, как и ты. Ты бился, словно грешник на сковороде, в городе, наводнённом преступностью и твоим личным врагом. Но Эмма — она поменяла всё.
Потому что она тоже — исключение из правил. Если ты убивал машины, видя их самую отвратительную сторону, то она убивала людей на той же самой войне, и тоже видела их самую хреновую сторону. Ложь, ненависть, предательство, глупость — она лицезрела всё это своими глазами, а Кардинал стал магнум опусом той вакханалии. Поэтому, оказавшись в столице, в огромном городе, который она не знала, Эмма тоже боялась. Её механическую душу тоже жгло ужасное чувство загнанного зверя, которого вот-вот могут прикончить. И она тоже отчаялась обрести хоть какое-то спокойствие. Прямо как ты, Джон. Один в один.