…А дождь никак не ослабевал. Считаю, что эти три часа мы провели под водой. Все так же гремело вокруг и сверкало. Вздрагивала земля, качалось и опрокидывалось над головой небо.

Скрюченные, покрытые гусиной кожей и дрожащие, жалкие, раскиданные по берегу, мы напоминали вдребезги разбитое войско…

Как вдруг… Я утверждаю, что именно в этот момент сверкнула молния — ослепительнейшая из молний! И тут же с реки, на которую в такую заваруху не хотелось даже смотреть и которая была покрыта такой же гусиной кожей, как мы сами, донеслось звонкое, многоголосо-задиристое:

— Отважным туристам — физкультпривет! Физкульт-привет!

И еще звонче, перекрывая отдаленный уже громовой раскат:

— Привет! Привет! Привет!

Мимо нас ходко двигались три лодки: впереди байдарка, за ней плоскодонки. Картина была густо заштрихована косыми струями проклятущего дождя. Но мы видели: дружно, как по команде, как на гонках работали весла. Маленькие фигурки в плащах, с поднятыми капюшонами. Все пригнано, застегнуто, задраено. Полная герметичность.

Это догнала нас группа пермских школьников, путешествовавших по Чусовой со своим учителем. В одну из первых встреч Физик в шутку назвал их «пионерами». Так это за ними и осталось. Поскольку дух пермских комсомольцев вполне соответствовал кличке, они не обижались за «понижение в ранге». Вообще то были славные ребята, деловые и скромные. Никакой грозе их не захватить никогда врасплох. И не запугать. Очень хочется рассказать их коллективную историю, но я сдерживаю себя: главная наша с ними встреча все-таки впереди.

Триумфальное появление «пионеров» подействовало на всех нас, как тонизирующий укол.

Рядом со мной, словно из-под земли, вдруг вырос Историк — длинноногий, с мокрыми слипшимися волосами, с мокрющей мешковиной на согбенной спине. Встал в позицию дирижера, распрямился и негромко скомандовал:

— Товарищи, ответим. Приготовиться!

И проскандировал уже во весь голос:

— Доблестной пионерии наш привет! Товарищи, раз, два, три…

— Привет! Привет! Привет! — простуженно прокричали, прохрипели, прокукарекали рассыпанные и там и сям полуголые фигурки (громче всех — из палатки). Получилось не очень мощно, не очень стройно, но все же не ударили в грязь лицом.

Лодки «пионеров», проплыви Афонины брови, скрылись за поворотом: ребята торопились к жилью.

Лирик, с которого текло в тридцать три ручья, зажимая ворот своей клетчатой ковбойки (когда он умудрился ее надеть?), продекламировал, точно заика:

И пояснил уже совсем через силу:

— Ссстихххи Сссолоухина!

— Как не прятаться от дождя? — невинно заметил Физик, — Совет не очень толковый, потому как есть стронций…

Я не знаю, можно ли про утопленника сказать, что он посинел от ярости? Мы в тот час все смахивали на утопленников. И один из нас, Лирик, невесть вдруг с чего взорвался, да так, что сделался синее синего.