Вражеский звездолет разваливался на части прямо на глазах у Джемисона.
Ибрагимова втолкнули в оборудованный под гауптвахту пустующий склад для провизии. Здесь было сыро и холодно, но терпимо. В дальнем углу лежал Олег Шпилин, свернувшись калачиком, словно при кататонии. Его только-только посетило марровое похмелье, от которого техник мучился, но признавал заслуженным наказанием за трусость. Поодаль от Шпилина на полу растянулся во весь рост Макаров. Он был в сознании, загибал и разгибал пальцы, что-то подсчитывая в уме. Видимо, дипмиссия не покидала его даже здесь.
Через несколько минут глаза привыкли к темноте, и капитан смог разглядеть своих сокамерников. Чтобы привлечь их внимание, он выпрямился во весь рост так быстро, как смог, хватаясь за стенку левой рукой, а правой похлопал себя по бедру. Макаров поднял голову с пола и уставился на капитана, Шпилин распрямился и сел, упершись спиной в угол.
— Господа! — начал довольно резво Ибрагимов. — Прежде всего, я хочу вас всех… ик… поздравить! Несмотря на некоторые технические… ик… да, технические трудности и нестыковки… ик… мы все сделали правильно…
— Правильно? — переспросил Макаров. — Как это, правильно, если мы в карцере?
Но его возражение Ибрагимов оставил без внимания.
— К сожалению, б
Шпилин, кажется, вообще не понимал, что происходит. Он захлопал в ладоши и засмеялся пьяным, хриплым смехом.
— Что ты ржешь, животное? Это ты должен быть сейчас у каракарцев, а не Лешин! — крикнул Макаров Шпилину, но было поздно — тот уже не реагировал, кажется, вновь уснул.
Ибрагимов покачал головой, затем набрал в легкие побольше воздуха, зажал нос и задержал дыхание на пару минут. Раздражающая икота прошла, и он выдохнул.
— Что-то я не понял, — пробормотал Макаров, — а в чем заключался план-то?
— Когда мы только прилетели, я сразу понял, что мы имеем дело с каракарцами. А Моро-IV находится далеко от карантина, да и от Ребулы. Значит, это не просто военная экспедиция, это корабль, случайно оказавшийся на нашей территории. Почему он бомбил «Новую Кашарию», но так ее и не разбомбил? Неужели за полторы недели они не смогли нанести такие повреждения станции, чтобы она упала на Аташ? Что это за пилоты такие? Во-вторых, туманность. Я не знаю, чему их там учат на Марсе, а вот нас учили не соваться в туманность. В туманности очень сложная навигация — постоянная угроза столкновения с объектами, гравитационные и электромагнитные вихри, различные аномалии. В туманность заходят только для того, чтобы что-то спрятать. А зачем прятать то, что представляет силу? Прячут обычно то, что составляет слабость. Они не уничтожали станцию, они привлекали наше внимание. Это корабль, которому что-то от нас нужно…
— Двигатель?
— Я тогда еще не знал. Думал — или топливо, или заложники, или металл для обшивки.
Макаров поднялся, подошел к Ибрагимову и сел рядом, прислонившись к стене. Ибрагимов тоже опустился на пол следом.
— Хорошо, а дальше что?
— Дальше проще, — продолжал капитан: — у нас на борту есть оружие, запрещенное военными конвенциями. Ракеты «Заря». По сути, это единственное оружие, против которого бессильны любые контрмеры. Сам посуди, лучемет с трудом пробивает щиты, ракеты можно обмануть термозарядами или средствами отклонения. Против «Зари» ничего нет. Но тут надо еще и мыслить, как каракарцы. Узнав, что на борту есть оружие такой разрушительной мощи, они возьмут на себя моральное обязательство реквизировать его. Прежде всего, потому что они считают, что обладают моральным превосходством над людьми. Ну и, конечно же, потому что такое оружие может угрожать им в ситуациях, каких они могут изначально не предвидеть. Пока мы летели, я разобрал все шариковые подшипники на корабле, какие нашел. Когда кончились шарики, я начал набивать боеголовки металлическим ломом.
— А куда делась начинка ракет?
— Плазменные кассеты я выкинул в шлюз. Хранить их на борту отдельно от носителей было опасно.
— Понимаю, — промычал Макаров. — А Джемисон?