Сраженные наповал неожиданной щедростью, девушки оторопели.
— Бегите же!
Хлопнула дверь, смолк щебет, и Зденек сказал:
— Видишь, ради того, чтобы доказать тебе, что я не последняя бездарь, пришлось нагнать массовку. А если бы мы поехали к Марии, роль справедливого судьи досталась бы другому актеру. Не такому знаменитому, как я. Ха-ха! Я заслужил грог.
— Как ты будешь вести машину?
— Оставлю здесь. Утром заберу. Или расстанемся на этой веселой ноте?
— Как хочешь.
— Тогда берем грог. И пирожное.
Мы остались.
— Ты слышала про союз антифашистских борцов?
От грога бросило в жар. Веселье ушло. Какой-то неожиданный поворот темы.
— Им куда ближе заключенный, которого осудили за покупку яйца из-под полы, чем мы. Ладно, оставим судейскую тему. Тебе и без меня хватает переживаний. Я-то смотрю со стороны, а ты в этом живешь, вся твоя жизнь этим пропитана.
— Чем?
— Ты по натуре человек жертвенный, склонный к самоотречению. И тему себе такую выбрала. А я тупо через все это прошел, как баран. Но как подумаю про «Ведем», гнев накатывает.
Зденек рассчитался за массовку, мы вышли, пересекли трамвайные пути и встали у балюстрады. Дождь утих. Зонт превратился в трость. Никаких любимых, никаких домиков… Влтава была темна, лишь вдалеке, у самого перешейка, проплывал освещенный катер. Бархатный голос Зденка звучал под сурдинку.
— В Дахау, когда нас уже освободили, но еще держали на карантине, чешское начальство из зеков вызвало нас получать носки. Когда до меня дошла очередь и я назвал свое имя — Орнштейн, они так заорали, что я вылетел из очереди. Это было одним из первых потрясений на свободе, — Зденек грудью навалился на перила и сплюнул в воду. — И червь этот будет грызть меня вечно. Прочти Ортена, — сказал он, помолчав. — У Марии полное собрание его произведений.
— Позвони ей.
— Не сходи с ума!
Мы перешли дорогу, я остановилась у телефонной будки.
— Диктуй номер.