Книги
Путеводитель потерянных. Документальный роман
Зденек продиктовал.
Мария не отвечала. Зденек перевел дух.
— Съезди к ней, замолви словечко за жалкого труса. Она влюблена в моего мертвого брата… Он и вправду великий поэт. И, по-моему, непереводимый. Опять дождь…
Зденек нажал на рукоятку зонта, и над нами с треском раскрылся шатер. Он читал мне что-то прекрасное, скорее всего, философское, связанное с природой и умиранием, но, завороженная звучанием голоса, я не уловила смысл.
Канун еврейского нового, 5779 года. Сколько лет простоял на полке подаренный мне Марией четырехтомник Ортена, а в нем и то стихотворение, которое Зденек читал мне на мосту.
Иржи Ортен и Нава Шен, 1939. Архив Е. Макаровой.
Пытаюсь перевести:
Что-то между подстрочником и стихами. Злюсь, что рядом нет мамы. Для нее я бы сделала дословный перевод. Она знала материю слова, его изнанку и перед. Как мне без нее продраться сквозь туман чешского символизма, где родник — источник жизни, но не она сама, поэтому и слепой; где плот — не плот, а символ перемещения души в иное царство; где ветер — дух, играющий на музыкальном инструменте, который есть скелет, сухой, безжизненный, сгинувший… Кто даст ответ? Авось, звезды? Увы — «они не живы, кажется, смолкли». «Zřídlo» — горячий источник, восходит к общему корню с «жерлом» — горлом. То, в чем душа-голос. Тогда становится понятен образ «грудной клетки» — это скелет, плот (из бревен), что-то вроде ксилофона. По-чешски «snad» — «может быть», этимологически близко к «знать». Говорят же по-русски: «Спроси — знать, ответят». И вот ответ: «Как можешь плакать ты, что света нет, коль нами / Раскалена, душа твоя горит?»
Курт Котоуч и Мария Рут Кшижкова, 1994. Фото Е. Макаровой.
Головоломно.
Дневники Ортена переводить проще.
«25.01.1940. Что, если вечность не вечна? И кто поручится, что душа, оторвавшись от тела, будет жить вечно?»
«28.04.1941. Облака уж давно проснулись, а розе некого напоить — вспоминаешь ли ты тот день? Тогда я впервые понял, что любишь меня, и понял, как проясняется все в голове после любви (соития). Бог мой! Пишу это затем, что теперь (может быть, на мгновение) знаю, до какой степени отнята была у меня способность отдаваться…
Сюрпризы не оставляют. За мной следит тайная полиция. Приду домой, а там мешок с разбитыми вещами, но еще не вечер, еще подожду. Хотелось бы обойтись без сюрпризов. Читаю понемногу „Мертвые души“, сам жив. И наоборот».
«29.04.41. После обеда.
На самом деле было полно неожиданных сюрпризов. Меня все еще трясет, я был на волоске от опасности, мало того, должен был снова увидеть Кошмар, услышать, как он читает мои стихи устами, из которых сочится яд. Ах, время жизни, когда закончишься? Доколе сердцу терпеть безостановочное битье?
…Эх, жить бы в Царской России, иметь, скажем, восемьдесят душ и ездить в город дважды в год. Иду слушать „Реквием“ Дворжака».
Трансляция из костела в Остраве. Тревожное начало.
Барабаны, скрипки, мужской хор. Пробирает до мурашек. Колкая вера. Так называется и стихотворение Ортена.
Лакримоза. Сопрано и скрипки.