Самым выгодным экспортным товаром у Чаушеску было его население. Богатые румыны могли «выкупить» у страны своих родственников. Этим не преминули воспользоваться проживающие в Румынии 250 000 немцев, потому что им по крайней мере было куда уехать, историческая родина была готова их принять. В конце восьмидесятых ФРГ каждый год выкупала у Румынии по 12 000 немцев, выплачивая примерно по 4 000 фунтов за каждого. Образованные стоили дороже, а заключенные — еще дороже. Одновременно с продажей немцев, Чаушеску пытался поднять в стране рождаемость. Аборты карались тюрьмой, и у каждой замужней женщины должно было быть не меньше пяти детей. В противном случае у ее мужа удерживали часть зарплаты.
Внешняя политика диктатора была еще более интересной. Румыния оставалась единственной страной социалистического лагеря, не разорвавшей отношений с Израилем после «шестидневной» войны 1967 года, а в следущем году ее вооруженные силы не участвовали во вторжении в Чехословакию. В результате Чаушеску получил орден Почетного легиона высшей степени прямо из рук генерала де Голля и пользовался уважением у других западных лидеров. Он даже стал почетным гражданином Диснейленда. Все знали о его внутренней политике, но предпочитали закрывать на нее глаза и ободрять его на пути большей независимости от СССР.
Чаушеску стал для Запада любимым коммунистическим лидером, и несколько лет спустя британское правительство во главе с Джеймсом Каллаганом и Дэвидом Оуэном решило его пригласить к нам в страну. В этом не было ничего странного, ведь после смерти Сталина многие коммунистические лидеры приезжали в Великобританию по приглашению правительства. Некоторые из них даже приглашались на обед к королеве в Букингемский дворец. Но самое удивительное заключалось в том, что румынский лидер и его жена должны были прибыть в Великобританию 13 июня 1978 года не просто с официальным, а с
Следующие дни Чаушеску в основном провел в беседах с Оуэном и Каллаганом, в то время как его жена получала почетные ученые степени и звания Королевского института химии и лондонского Политехнического института. Румынское посольство заранее предупредило, чтобы для Елены Чаушеску постелили красную ковровую дорожку, когда она пойдет к кафедре, и чтобы все участники церемонии были в полном академическом облачении. Это было необычно для мероприятий, которые проводили научные общества, да и отыскать необходимый реквизит было нелегким делом.
Пиком визита стал обмен подарками и почестями. Королева подарила Чаушеску винтовку с оптическим прицелом, а его жене — золотую брошь, ей же в ответ преподнесли два ковра ручной работы. Королева наградила его орденом Бани I степени, что приравнивается к получению дворянского звания и дает право называться «сэром». Он вручил ей орден «Звезда Румынии», а роскошную цепь ордена Бани увез в Бухарест и выставил в специальном музее подарков, открытом для посетителей и демонстрирующем румынам уважение, которое питают к их диктатору правители других стран.
Встречу на высшем уровне подпортил один маленький инцидент. Ранним вечером, еще до ужина в «Кла-риджез», у отеля появился самый известный в Лондоне румынский эмигрант Ион Ратиу с маленькой группкой соотечественников, чтобы продемонстрировать недовольство присутствием в Великобритании человека, причинившего столько вреда их родной стране, которую им пришлось покинуть. Однако когда показался кортеж, лондонская полиция оттеснила демонстрантов за барьер и попросила их отойти на другую улицу, а затем пригнала грузовик, чтобы отгородить группу от того места, где должна была остановиться машина Чаушеску. Полиция получила приказ избавить гостя королевы от неудобства встречи с людьми, ненавидевшими его.
Ион Ратиу спорил с полицией, требуя права выразить свои взгляды в ходе мирной демонстрации. Но его никто не слушал. Ни он, ни его друзья не могли видеть вход в отель. Ион перелез через заграждение и был немедленно арестован. Его посадили в фургон, отвезли в полицейский участок, обвинили в сопротивлении полиции и оштрафовали на 50 фунтов. Ратиу был потрясен и обратился ко мне. Он написал, что всегда верил в то, что в Англии каждый человек имеет законное право выражать свою точку зрения. Ему запретили это сделать, а когда он начал настаивать, на него завели уголовное дело.
В тот момент меня мало волновала Румыния. Если уж на то пошло, я никогда там не был, но все же понимал желание правительства уважить диктатора Румынии, чтобы поставить в неудобное положение СССР. Я понимал, насколько ценной была тактика вбивания клина между двумя союзниками, и сразу же вспомнил классическое решение Уинстона Черчилля поддержать в 1941 году своего старого врага, чтобы выиграть в войне против Гитлера. Тем не менее я чувствовал неловкость из-за лицемерия, которое для этого требовалось. Мы тешили самолюбие жестокого диктатора в мирное время, позволяя ему улучшить свою репутацию с помощью доброго имени страны и престижа королевы, обескураживая тем самым румынских эмигрантов, веривших в демократию. Неправильно, думал я, что им не позволили организовать протест возле отеля «Клариджез».
Министерство внутренних дел не слишком хорошо знало, каков румынский режим. 14 марта 1983 года гражданину Румынии Станку Папусойу, который нелегально проник на территорию Великобритании на грузовике и попросил политического убежища, потому что ему «не нравился социализм», выдали справку Министерства внутренних дел по форме IS-92, предписывавшую ему вернуться в аэропорт Хитроу и вылететь в Бухарест ближайшим рейсом. Это было тревожное начало истории, которая ставила под вопрос одно из важных направлений государственной политики по отношению к Восточной Европе, а также как минимум угрожала карьере министра внутренних дел.
Английская подруга Папусойу Шен Риз отправилась с ним в лондонское иммиграционное управление, чтобы оспорить это решение, потому что, хотя Румыния и была независимой страной, ее режим был одним из жесточайших в Европе. Через несколько минут к ним вышли двое полицейских, вытащили прямо изо рта Папусойу сигарету, надели на него наручники и забрали в камеру. Когда его тащили туда, он кричал, взывая о помощи.
Шен сказали, что, хотя такая процедура была необычной, они боялись, вдруг он совершит самоубийство. Поэтому и встал вопрос о его депортации. Перед отъездом ей позволили побеседовать с ним несколько минут. На табличке его камеры было написано: «Беглец-самоубийца».
Только после того, как 16 марта агенты службы безопасности посадили Папусойу на самолет, вылетавший в Бухарест, его дело получило огласку.
Это было первое выдворение человека, бежавшего из социалистической страны, с момента репатриации советских солдат в соответствии с решениями Крымской конференции, вскоре после начала «холодной войны». Пресса отметила довольно странное поведение лейбо ристской партии в этом деле, которая так ничего и не предприняла.
«Таймс» отмечала[128], что Папусойу — неудачная жертва для министерства внутренних дел: он не был ни чилийцем, ни ирландским республиканцем, ни пакистанцем, собиравшимся жениться на англичанке. Полстраницы в «Санди экспересс»[129] с фотографией представителя министерства внутренних дел Дэвида Уоддингтона под заголовком «День позора Британии» было посвящено депортации, этому «порочному поступку». Там также опровергались слова Уоддингтона о том, что любое наказание, которому может подвергнуться Папусойу, «будет прямым следствием его нелегального отъезда из Румынии и никак не связано с его религиозными и политическими взглядами». По мнению министерства внутренних дел, законы Румынии, запрещавшие путешествовать за рубеж, были ужасными, но все же не предусматривали гонений.
Пресса не замедлила сравнить выдворение Папусойу с насильственной репатриацией советских граждан в 1945 году. Вот почему все звонили мне. «Таймс» написала: «Зрелище, когда протестующего молодого румына, закованного в наручники, за руки и за ноги тащили на самолет, вылетающий в Бухарест, едва ли добавит британцам гордости за свои традиции». Министерство внутренних дел продолжало оправдываться тем, что наши законы о предоставлении политического убежища защищают тех, кто подвергался гонениям и преследованиям, а не тех, кто пытался избежать уголовного наказания. Я же не переставал повторять, что в стране, где поездка за границу без специального разрешения считалась серьезным преступлением, эти понятия были равнозначны[130].
28 марта я заявил в «Таймс», что министерству внутренних дел глупо ожидать наплыва иммигрантов из Румынии или СССР. В 1982 году общее число заявлений из этих двух стран составляло 32. В этот же день я начал дебаты в палате лордов, в ходе которых лорд Сент-Освальд предположил, что «дело было нечистое», а будущий начальник судебных архивов лорд Доналдсон выступил с язвительной речью: «Отправить не виновного ни в каких проступках, которые можно было бы назвать преступлениями, к тому же в нарушение статьи 13 Всеобщей декларации прав человека, за «железный занавес» на верное тюремное заключение — этому нет никакого оправдания». Он также хотел узнать, почему на «невиновного» Папусойу в иммиграционном управлении надели наручники — ведь их используют только в случае серьезного преступления. И вообще, за что его арестовали, если он не совершал никаких преступлений и ему даже не удалось ослушаться приказа министра внутренних дел о выдворении из страны?
И если Папусойу не затаскивали в самолет, в чем нас заверило министерство внутренних дел, разве он не был доставлен туда против своей воли и в наручниках? «И если да, то о чем тогда говорить? Кому был передан этот «подарок»? Румынским спецслужбам? А они вернули британцам наручники, надели ли свои, как это было сделано с кандалами Бакунина, когда Габсбурги передавали его из австрийской тюрьмы царской России?» Затем я спросил, почему Папусойу депортировали, даже не дав собрать скромные пожитки, состоявшие из пары брюк, пары ботинок, нескольких поздравительных открыток и губной гармошки. На эти вопросы министр внутренних дел лорд Элтон с трудом нашел ответы, и они не удовлетворили депутатов.
Тот факт, что Папусойу был эксцентричной и своенравной личностью, делал противоречивые заявления и особо не рассчитывал на британское гостеприимство, все равно не мог погасить нашу глубокую обеспокоенность тем, что можно было передать человека — независимо от его провинностей и прав, предусмотренных международной конвенцией о беженцах, — в руки таких как Чаушеску. Министерство внутренних дел настаивало на том, что с точки зрения закона они чисты. Маргарет Тэтчер поддержала своего министра. 19 апреля она написала мне: «Лично изучив факты, я удовлетворена тем, что было принято правильное решение…» А затем в частной беседе дала мне понять, что ее правительство все же совершило ошибку.
Публичные дебаты по этому вопросу продолжались несколько недель, а затем сами собой прекратились. Министерство внутренних дел настаивало на принципе, что ни один человек, даже гражданин страны, где царит жесточайшая диктатура, не может автоматически рассчитывать на убежище в Великобритании и полностью исключать для себя возможность депортации. Но министры выбрали неподходящее время. Шел март 1983 года, вторая «холодная война» и напряженность в отношениях между Востоком и Западом достигли своего пика. Тысячи поляков получили временное убежище в Великобритании после введения военного положения в декабре 1981 года. Высылка Папусойу их очень встревожила. Позже оказалось, что румыны были рады избавиться от такого эксцентричного гражданина и не оценили решительного и устрашающего жеста министерства внутренних дел. Я полагаю, что отчасти результатом громкого протеста в прессе и парламенте явилось то, что подобные депортации в социалистические страны не повторялись, пока вторая «холодная война» не закончилась.
К концу восьмидесятых политика Чаушеску становилась все хуже. Как и у Польши, внешний долг Румынии продолжал расти, поэтому из народа выжимали последние соки. В 1987 году Чаушеску экспортировал в Европейское сообщество нефтепродукты, текстиль, столовую посуду и мебель на сумму полтора миллиарда фунтов, а импортировал товаров всего лишь на 400 миллионов. Продолжительность жизни в стране резко снизилась, а детская смертность возросла, что отчасти явилось следствием многочисленных перебоев в снабжении электроэнергией, влиявших на работу медицинского оборудования, особенно на аппаратуру для недоношенных младенцев. Скорая помощь не выезжала на вызовы пожилых людей, если они были старше семидесяти. Почти невозможно было достать молоко, особенно сухое. Обычный рацион составлял примерно двести граммов хлеба и тридцать граммов сахара в день, и десять яиц в год. Такие деликатесы, как масло и шоколад, можно было купить только за валюту.