Гонтран увидел пред собою круглое, румяное лицо с живыми черными глазами. Вздёрнутый нос, крупные губы, растрёпанная шевелюра и прихотливо торчавшие во все стороны усы делали физиономию встречного господина очень характерной. Его далеко нельзя было назвать красавцем, тем не менее во всех чертах лица его было что-то, сразу располагавшее к доверию и вызывавшее невольную симпатию к этому человеку. С другой стороны, высокий лоб его свидетельствовал о недюжинном уме незнакомца.

— Боже мой! — воскликнул граф Фламмарион, вглядевшись в это типичное лицо, — да не вы ли господин Вячеслав Сломка!

Незнакомец удивленно взглянул на Гонтрана.

— Как вы знаете мое имя? — спросил он.

Не отвечая на вопрос, молодой дипломат бросился на шею г. Сломки, радостно восклицая:

— Вячеслав! Вячеслав! Неужели ты не узнаёшь меня?!

Озадаченный столь пылким излиянием дружеских чувств, последний в замешательстве бормотал:

— Ей богу… Простите меня, но я…

— Да разве ты забыл Гонтрана Фламмариона?!

Тут настала очередь для г. Сломки не менее бурно выразить свою радость. Сдернув с головы шляпу, он подбросил ее в воздух и стал душить молодого дипломата в объятиях, приговаривая:

— Гонтран! Гонтран!.. Вот так встреча!.. Да как же ты попал в Петербург? — прибавил он потом, когда первые восторги прошли.

Молодой дипломат удивленно посмотрел на друга.

— Как! — спросил он, — разве ты не получал моих писем? Ведь я писал тебе, что служу в здешнем посольстве?

Г-н Сломка энергично ударил себя по лбу.

— Ах, я телятина!.. Конечно, ты писал мне об этом… Но право, среди занятий я все перезабыл.

— Нет, скажи лучше ты, как очутился здесь, в двух тысячах верст от бульвара Монпарнас, где я в последний раз оставил тебя? — перебил его Гонтран.

— Как? Очень просто — я здесь проездом из Швеции, куда ездил по делам. Завтра или послезавтра думаю отправиться на родину, в Австрию, — меня приглашают там на службу. Не хочешь ли провести сегодня вечерок со мной? Повеселимся, поговорим, помянем старину…

При этих словах друга Гонтран вспомнил о постигшем его и Елену Михайловну тяжёлом несчастии и глубоко вздохнул, — ему ли веселиться в эти печальные дни?!

Г. Сломка заметил перемену, происшедшую в лице молодого дипломата.