Со временем она перестает замечать уродство Омира. Его лицо становится просто частью всего вокруг, как весенняя распутица, летняя мошкара и зимние сугробы. Она рожает шестерых сыновей и теряет троих, и Омир хоронит умерших на поляне над рекой, где похоронены его дед и сестры, и помечает каждую могилу белым камнем. Камни он приносит откуда-то с гор – точное место знает он один. В домике становится тесно, и Анна кое-как мастерит мальчишкам одежду, иногда вышивая на ней корявую лозу или кособокий цветок, и улыбается, представляя, как Мария ругала бы ее за неумелую работу. Мать Омира переезжает жить к Ниде – Омир отвозит ее на осле, и с тех пор они остаются впятером в лощине возле устья пещеры.
Иногда во сне Анна вновь переносится в дом вышивальщиц, где Мария и другие девушки склоняются над столом, усердно работая иглой, полупрозрачные, словно призраки, и когда она пробует к ним прикоснуться, рука проходит насквозь. Иногда затылок простреливает болью, и приходит мысль, не заберет ли ее та же хворь, что сгубила Марию. Но в другое время эти мысли ее не посещают, и кажется, что она и не знала никогда иной жизни, только ту, что здесь, с Омиром.
Как-то утром, в двадцать пятую зиму Анны, когда от холода ночью вода замерзает в котелке, у ее младшего сына начинается лихорадка. Его запавшие глаза покраснели, одежда промокла насквозь от пота. Анна садится на лежанку, застеленную домоткаными шерстяными одеялами, укладывает больного мальчика головой к себе на колени и гладит его по волосам, а Омир мечется по дому, то сжимая, то разжимая кулаки. Наконец он заправляет маслом фонарь и куда-то уходит, а возвращается весь в снегу. Вынимает из-за пазухи сверток из вощеной бычьей шкуры и торжественно протягивает Анне, и она понимает – он верит, что книга может уберечь их сына, точно так же как, он верит, сберегла их на пути сюда больше десяти лет назад.
За стенами домика шумят сосны. Ветер швыряет снег в дымоход, зола разлетается по комнате, и старшие мальчики усаживаются на ковре поближе к Анне, ослепленные светом фонаря и удивительным свертком, который отец извлек как будто из ниоткуда. Ослик и коза стоят рядышком, а мир за дверью ревет и бушует.
Вощеная шкура сделала свое дело: содержимое свертка осталось сухим. Один из братьев рассматривает шкатулочку, второй тихонько гладит тяжелый шелк, обводит пальцем вышитых и недовышитых птиц, Анна раскрывает книгу, а Омир держит перед ней фонарь.
Много лет она уж не пробовала читать по-древнегречески. Но память – странная штука, и то ли страх за сына ее подстегивает, то ли восторг двух старших сыновей, но когда она вглядывается в аккуратные, с наклоном влево буквы, их значение вновь приходит к ней.
«…тот, кого называли дурачиной и остолопом, да, я, придурковатый скудоумный Аитон, некогда дошел до края земли и дальше…»
Она читает отчасти по рукописи, отчасти по памяти, и в каменном домике происходит удивительное: больной мальчик, чья влажная от пота голова лежит у нее на коленях, открывает глаза. Когда Аитона нечаянно превращают в осла и старшие мальчишки хохочут, младший улыбается. Когда Аитон оказывается на заледеневшем краю света, младший кусает ногти. А когда Аитон наконец-то видит перед собой врата заоблачного города, у мальчика на глазах появляются слезы.
Фонарь шипит и плюется, масла почти не осталось, а мальчишки, все трое, хором упрашивают ее читать дальше.
– Ну пожалуйста! – кричат они, блестя глазами в свете фонаря. – Расскажи, что он нашел в волшебной книге богини!
– Когда Аитон заглянул в книгу, – говорит Анна, – он увидел небо, и землю, и все страны, и всех зверей и птиц, сколько их есть на земле. Увидел города, полные огней и садов, услышал далекую музыку и пение. В одном городе он увидел свадьбу, девушек в многоцветных одеждах и юношей с золотыми мечами на серебряных поясах, они прыгали через обручи, плясали и кувыркались. Но тут на другой странице он увидел темные пылающие города, где людей убивали прямо на собственном поле, их жен уводили в рабство в цепях, а младенцев сбрасывали с городской стены на острые колья. Он видел, как собаки глодали трупы, а когда наклонился ближе к странице, услышал вопли и плач. Аитон стал переворачивать страницу то туда, то сюда и увидел, что это одни и те же города, и темные, и сияющие, что нет мира без войны, нет жизни без смерти, и он испугался.
Фонарь, зашипев, гаснет; ветер воет в трубе; дети жмутся к Анне. Омир снова бережно заворачивает книгу, Анна баюкает младшего сына, и ей снится, как чистый сияющий свет озаряет городские стены, а когда все они просыпаются, ближе к полудню, лихорадки нет и в помине.
С тех пор, если дети простынут или просто очень уж упрашивают – всегда с приходом темноты и когда в окрестностях домика никого нет, – Омир с Анной переглядываются, понимая друг друга без слов. Он зажигает масляный фонарь и уходит, а возвращается со свертком. Анна открывает книгу, и мальчишки усаживаются вокруг нее на ковре.
– Мама, расскажи нам еще, – просят они, – про волшебника в животе у кита!
– И про лебединый народ, который живет среди звезд!
– И про богиню ростом до неба, и про книгу обо всем на свете!
Они разыгрывают историю по ролям; они выспрашивают, что такое черепахи и медвяные лепешки, и словно какое-то чутье им подсказывает, что книга, завернутая в шелк и вощеную бычью шкуру – невероятная драгоценность, опасная и возвышающая тайна. С каждым разом слова в книге становятся все неразборчивее, и Анна вспоминает высокого итальянца в озаренной свечами мастерской.
Время: самая грозная боевая машина.
Старый вол умирает, и Омир приносит домой нового теленка, и сыновья Анны уже выше ее ростом и ходят работать в горы, рубят деревья на высоких склонах и отвозят их на телеге вниз по реке продавать в мастерские в окрестностях Эдирне. Анна теряет счет зимам, теряет воспоминания. В самые неожиданные минуты, когда она несет воду из ручья, или зашивает рану у Омира на ноге, или выбирает у него вшей из волос, время вдруг словно сворачивается кольцом и она видит руки Гимерия на веслах или чувствует, как жутко, до головокружения, тянет к себе земля, когда спускаешься по монастырской стене.