– Доброго дня, господа, я вас неплохо понимаю.

Они смеются, угощают его водой и финиками, а когда он протягивает им шкатулочку, один купец поднимает ее повыше к свету, вертит и так и сяк и наконец говорит:

– А, Урбино! – и передает шкатулочку своему спутнику.

– Прекрасный Урбино, – подтверждает второй, – в горах Марке.

– Путь неблизкий, – говорит первый, показывая куда-то на запад, и смотрит на Омира и Ромашку. – Особенно для такого седобородого. Да и ослица не молоденькая уже.

– С таким лицом дожить до таких лет – это ухитриться надо, – замечает второй.

Он просыпается с трудом, все тело занемело, ноги распухли. Омир проверяет копыта у Ромашки и порой до полудня не может вернуть пальцам чувствительность. Он сворачивает на юг через Венето, местность снова холмистая, дорога идет то вверх, то вниз, на скалах высятся небольшие замки, крестьяне работают в полях, вокруг церквушек зеленеют оливковые рощи, ряды подсолнухов сбегают к извилистым речкам. У Омира заканчивается серебро, продан последний горшочек меда. Ночами сны мешаются с воспоминаниями: он видит сияющий вдали город и слышит голоса маленьких сыновей.

Мама, расскажи еще про пастуха, чье имя значит «пылающий»!

И про молочные озера на луне!

Младший хлопает глазками:

Мама, расскажи, что тот дурень сделает дальше!

Он приближается к Урбино под осенним небом. Серебряные лучи пробиваются сквозь разрывы туч и озаряют вьющуюся впереди дорогу. Вдали возникает город на холме, сложенный из белого известняка и украшенный колокольнями, – он словно сам собою вырос из скалы.

Омир шагает по круто идущей вверх дороге, а над ним высится фасад величественного палаццо с двойными башенками, будто ожившая картинка на крышке шкатулочки, будто дворец из сна – если не Омира, так, может быть, Анны. Может быть, сейчас, на закате жизни, он бродит по тропинкам ее снов, не своих.

Громко ревет Ромашка; в небе носятся ласточки. Солнечный свет, лиловые горы вдали, мелкие цикламены словно тлеющие угольки по обочинам – Омиру кажется, что он, как ворона-Аитон, поднимается к звездам, усталый, потрепанный ветрами, перья наполовину повыпали. Сколько еще препятствий отделяют его от деда, матери, Анны и великого покоя?

Он тревожится, как бы стражники не погнали его от ворот из-за уродства, но городские ворота открыты настежь, люди свободно входят и выходят, и никто не обращает на него внимания, когда они с ослицей и псом бредут по лабиринту улочек. Народу на улицах много, всех оттенков кожи. Если кто и глянет, так на Ромашку, восхищаясь ее длинными ресницами и очаровательной походкой.

Во дворе перед палаццо Омир подходит к человеку с арбалетом и говорит, что принес подарок для здешних ученых людей.

Арбалетчик, не понимая его речи, жестом предлагает подождать, и Омир стоит, обняв Ромашку за шею, а пес ложится и немедленно засыпает. Они ждут около часа. Омир дремлет стоя, и ему снится Анна – она стоит возле очага, подбоченилась и хохочет над тем, что сказал кто-то из сыновей. Проснувшись, Омир проверяет, при нем ли еще кожаный сверток с книгой, и смотрит на высокие стены палаццо. Видно, как за окнами ходят слуги, зажигая свечи.

В конце концов приходит переводчик и спрашивает, что ему нужно. Омир разворачивает сверток, переводчик смотрит на книгу и, пожевав губу, снова исчезает. Вскоре вместе с ним прибегает, запыхавшись, другой человек, одетый в темный бархат. Он ставит на землю фонарь, сморкается в платочек, потом берет в руки кодекс, перелистывает страницы.

– Я слыхал, – говорит Омир, – что здесь такое место, где берегут книги.

Человек в бархате бросает на него быстрый взгляд и снова утыкается в книгу. Он что-то говорит переводчику.