Следующий важный вопрос: когда именно чайные, кофейни и рестораны получают распространение в Калькутте и когда они становятся основными местами для встречи литературных «адд»?[564]. Были, конечно, такие места, как лавка «Пунтирам» на Колледж-стрит на севере Калькутты, которой уже более ста лет, хотя ее конкретная история тоже не изучена. Политик-коммунист и литератор Музаффар Ахмад упоминает в мемуарах, посвященных поэту Кази Назрулу Исламу, о чайных, куда они с друзьями могли зайти для беседы в начале 1920-х годов[565]. Однако, согласно замечаниям Нирада Чаудхури, «адды» в чайных в ту пору были относительно редким явлением в сравнении с домашними собраниями. Во введении к воспоминаниям Хиранкумара Саньяла о литературном журнале «Паричой», основанном около 1932 года, историк Сушобхан Саркар пишет: «В нашей институтской жизни места для встреч нам дарили главным образом улицы и переулки в центре Калькутты. Обедать в ресторанах тогда еще не было распространенной практикой»[566].

Эти наблюдения подтверждаются и ремаркой Радхи Прасада Гупты. Гупта вспоминает, как в конце тридцатых годов многие чайные «от Шьямбазара до Калигата» (то есть от северной до южной оконечности города) рекламировали на красных растяжках свои отчаянно низкие цены: «Только две анны за чашку чая, два куска хлеба и омлет из двух яиц»[567]. По всей видимости, существовало несколько кафе, пестовавших культуру «адды» среди студентов университета уже в середине – второй половине 1930-х: Гупта упоминает «чайную Гьян-бабу», Favourite Cabin на Мирзапур-стрит, Basanta Cabin напротив корпусов Калькуттского университета и ресторан YMCA на Колледж-стрит. Однако сеть кофеен, а также ресторанов Sangu Valley Restaurants, которые станут главной городской ареной «адды» вскоре после обретения независимости, появилась только в конце тридцатых годов или уже во время войны[568]. Большие кофейни были основаны Кофейным советом Индии как способ расширения рынка кофе в городе, который принадлежал – и принадлежит до сих пор – в основном любителям чая. Однако практика потребления кофе, по словам Гупты, появилась в бенгальской культуре Калькутты в тридцатые годы благодаря приезжим с юга (бенгальское слово «дакшини» относится к жителям южных штатов – Тамилнад, Керала, Андхра-Прадеш и других), которые в это время стали открывать небольшие заведения в квартале Баллигандж. Драматургию знакомства с культурой «кофейни» лучше всего передает Гупта:

Основываясь на данных художественной литературы, можно предположить, что хотя «адда» и была распространенной плебейской практикой среди жителей Калькутты, ее более респектабельная форма, сознательно имитирующая форму европейских кафе, только начала появляться в тридцатые годы XX века. Знаменитый рассказа Парашурама «Ратарати» («Ночь напролет»), написанный в 1931 году, описывает забавную ситуацию в вымышленном ресторане под названием The Anglo-Mughlai Cafe («Англо-могольское кафе»), расположенном где-то в Дхарматале, центральном деловом квартале города. Уже само расположение заведения определяет его культурную дистанцию от повседневной жизни средних классов. Юмор ситуации проявляется во многих аспектах. С одной стороны, «Англо-могольское кафе» стремится европеизировать «адду», превратить ее в нечто вроде беседы в европейском кафе. В то же время недостаток знакомства бенгальцев с европейскими традициями проступает через невежество управляющего, проявляющееся во время беседы с клиентом, Бантло, который, напротив, гордится своим превосходным знанием этих вещей:

Существует легко объяснимое напряжение между идеалами «адды» и идеалами модерного гражданского общества. Как формы организации места и времени они выступают антитезой друг другу. Гражданское общество в своей идеальной конструкции встраивает в саму идею человеческой деятельности телос результата, продукта и цели и структурирует использование времени и места в соответствии с этой прогрессистской и утилитарной логикой (даже если сама эта логика не всегда линейна). Беседы на «адде», в свою очередь, по определению противостоят идее достижения какого бы то ни было определенного исхода. Радость «адды» – это наслаждение ощущением времени и пространства, не подверженных гравитационному притяжению какой-то явной цели. Постановка цели, которая делала бы беседу орудием достижения какого-то результата, помимо поддержания социальной жизни «адды» как таковой, убивает, как утверждают, сам дух и принципы «адды». Буддхадев Бозе говорит примерно о том же в своей статье об «адде»: «Предположим, мы решаем, что собираем литературную встречу раз в неделю или дважды в месяц, чтобы сведущие, талантливые люди могли прийти и обсудить приятные темы. <…> Хорошая идея, вне всяких сомнений, и, возможно, первые заседания будут столь успешны, что мы и сами удивимся. Но спустя какое-то время мы станем замечать, как ситуация спускается с небес „адды“ и превращается в земное бремя „долга“»[574].

Центр притяжения «адды» находился в прямо противоположном направлении относительно целей продуктивности или развития (в данном случае – целеустремленной дискуссии). Хиранкумар Саньял вспоминает, как однажды на собрании клуба Monday для разрушения планов Прасанты Чандры Махаланобиса придать происходящему ощущение цели была использована еда (а я бы добавил – еще и гендерное разделение труда). Саньял пишет:

Но и в отсутствие еды беседы на «адде» могли сами по себе гарантировать, что спор никогда не достигнет завершения. Обратимся к записи от 24 января 1936 года из опубликованных дневников Шьямала Гхоша, в которых он вел учет бесед на высоколобой «адде», чьи участники были связанны с журналом «Паричой». Здесь поднимались самые масштабные вопросы, но без каких-либо планов найти ответ: